– Ты прав, – печально согласилась Николь, – надо сваливать, и поскорее, нельзя же заказывать шотландский виски по двенадцать долларов за порцию.
– А двадцатидолларовую яичницу? – добавил ее супруг, воспринявший ресторанное меню в этом патентованном раю для миллиардеров как страницу с описанием бреда свихнувшегося арабского шейха.
Открыв в первый же вечер преподнесенный услужливым официантом фолиант в кожаном переплете, Роджер был потрясен, обнаружив, что омара ему подадут за каких-нибудь девяносто американских долларов, тогда как за обычный зеленый салат (три листика салата-латука и две прозрачные дольки помидора, умело разбросанные по фарфоровому блюду) придется отстегнуть пятнадцать долларов! На белые трюфели из Пьемонта лучше было вообще не заглядываться, это не для слабонервных, поскольку подобный гастрономический эксперимент вылился бы в трехзначную сумму!
– И все же перед отъездом нам необходимо в последний раз заглянуть в банк, – заявила Николь, которой очень не хотелось верить, что Глория Симпсон начисто о них забыла.
– Но ведь мы уже трижды туда ходили, нас там принимают за каких-то аферистов, – возразил Роджер.
– Зайдем еще разок. Сделай это для меня.
– Ну, хорошо, – скрепя сердце согласился он только для того, чтобы не спорить с женой, хотя очередной поход должен был закончиться так же бесславно, как и все предыдущие.
Спустя несколько минут перед ними в четвертый раз отворилась монументальная дверь монакского филиала. Чтобы избежать нового унижения, Николь обратилась в другое окошечко.
– Скажите, к вам не поступил перевод на имя Николь Эйвон?
– Минуту, мадам, я проверю.
Несколько быстрых пассажей на клавиатуре компьютера, и девушка объявила:
– Нет, мадам Эйвон, мне жаль, но на ваше имя ничего нет.
– Вы уверены? Потому что я жду этого перевода уже несколько дней…
– Если хотите, я могу посмотреть еще раз.
И пока она добросовестно взялась за новую проверку, Роджер прошептал на ухо жене:
– Я же тебе говорил. Мы зря теряем время, богатым и дела нет до таких людей, как мы. Эта старая мымра попользовалась нами, чтобы вернуть свои десять миллионов. Единственное, что ее по-настоящему интересовало, это ее собственные деньги. Давай пойдем отсюда подобру-поздорову.
Николь, удрученная замечанием, которое походило на правду, все же заупрямилась, желая дождаться ответа.
– Нет, мадам, мне правда очень жаль, я не знаю, чем вам помочь, приходите завтра. Или, если хотите, я вам сообщу по телефону, как только на ваше имя что-то поступит?
– Да, это было бы очень мило…
Но Роджер взял ее за руку:
– Николь, пойдем, через час нас уже не будет в отеле, мы уезжаем из Монако.
Она не настаивала. Поблагодарив девушку за любезность, Николь нехотя двинулась к выходу.
Она чувствовала себя преданной. Конечно, у нее было утешение – никто не сможет ее лишить сознания того, что она отомстила за смерть месье Б. и блестяще довела до конца это сложное расследование. Но, увы, ей не удалось извлечь из этого славы и денег. К тому же теперь у нее нет ни работы, ни квартиры.
Она собиралась уже выйти за дверь банка, когда услышала, что кто-то окликает ее. Ее звала служащая, которая наводила справки. Неужто в это самое мгновение все же пришел долгожданный перевод?
Николь с трепещущим сердцем поспешила вернуться к кассе.
– Вы что-то получили?
– Нет… – сочувственно ответила ей девушка, осознавая, что расстроила эту симпатичную американку, – я просто хотела уточнить по буквам, как пишется ваше имя?
Вопрос показался Николь странным. Ведь проще ее фамилии, кажется, трудно сыскать.
– Эйвон, – выдавила она и произнесла по буквам: – A-V-O-N.
– О, тогда это совсем другое дело.
– Другое?
– Да, дело в том, что вначале я набрала «Эвон»: E-V-O-N.
Николь совсем упустила из виду, что живущие в Монако говорят по-французски, и девушка написала ее английскую фамилию на французский лад.
– Подождите секунду, – попросила кассир. Она застучала по клавишам, и ее лицо тут же просветлело.
– Да, действительно, – радостно сообщила она, – перевод на ваше имя поступил вчера вечером. Вы желаете снять некоторую сумму?
– Э… да, – промямлила Николь, не верившая своим ушам.
Она повернулась к мужу, сияя от радости: миссис Симпсон вовсе не забыла о них, более того, теперь им нет необходимости смываться из отеля, не заплатив.
Она спросила Роджера:
– Сколько снимем?
– Давай сперва узнаем, сколько нам выслали.
– Действительно…
И Николь застенчиво попросила девушку:
– Нельзя ли узнать, какова переведенная сумма?
– Разумеется, мадам.
Вместо того чтобы назвать цифру, та распечатала страницу и вручила ей. Николь остолбенела. Несомненно, в операцию вкралась какая-то ошибка: в графе «итог» значилось девяносто миллионов. Кассир заметила ее реакцию и обеспокоилась:
– Что-то не так, мадам Эйвон?
– Эти девяносто миллионов в долларах?
– Нет, мадам, во франках. Французских франках.
– Ах вот как. А вы можете мне сказать, сколько это по курсу в американских долларах? Я не очень ориентируюсь во франках.
– Конечно, мадам. Приблизительно это составляет десять миллионов американских долларов. Но я сейчас перепроверю по курсу на сегодняшний день.
– Нет, нет, это не обязательно.
Она повернулась к стоявшему поодаль мужу с округлившимися от изумления глазами:
– Миссис Симпсон перевела на наш счет десять миллионов долларов.
– Что?! – выдохнул пораженный Роджер.
– То, что ты слышал: десять миллионов.
– Черт побери, там ничего не перепутали? Мы богаты!
Глава 49
Лениво растянувшись в шезлонге на самом красивом пляже Монако, Николь Эйвон погрузилась в чтение романа «Убийственное лето» Себастьяна Жапризо. Казалось, ничто не может вывести ее из состояния dolce far niente.[2] Однако в какой-то момент у нее возникло странное и устойчивое впечатление, что за ней кто-то наблюдает.
Бросив искоса взгляд, она убедилась, что ей это не показалось. На нее действительно уставился какой-то итальянец в сине-черных плавках. Вид у него был далеко не ангельский: массивный волосатый торс, воинственное выражение лица. К тому же на нем были очки «Рэй Бан»!
До ужаса напоминавшие то смертоносное оружие, которое ей передал племянник официанта Эмилио в отеле «Риц».
Она все еще хранила их у себя, а в этот день, боясь оставить их на виду у горничной, положила в пляжную сумку. Может, этот человек, пожиравший ее взглядом, был агентом ЦРУ, который украл у нее очки, собираясь использовать их смертельный эффект против нее, чтобы отомстить за провал могущественной организации?
Она поспешно проверила сумку.
Тревога оказалась ложной. Очки лежали в боковом кармане, именно там, куда она их положила.
Тогда почему этот молодой итальянец так воззрился на нее?
Он вдруг расплылся в улыбке и, беззвучно поцеловав кончики пальцев, послал ей воздушный поцелуй со словами: «Que bella!»[3]
Ларчик открывался просто: итальянец не мог остаться равнодушным к тому, что одна из чашечек ее купальника сползла вниз настолько, что ее левая грудь оказалась практически оголена, о чем Николь не подозревала. И все же это довольно странное любопытство, поскольку здесь, на Лазурном берегу, многие женщины загорали topless.
Как бы там ни было, молодая журналистка поспешила стыдливо натянуть купальник и тотчас снова погрузилась в чтение детектива, а ее муж, воодушевленный блестящей развязкой рискованной истории, пристроившись рядом, строчил на портативном компьютере с не свойственной ему скоростью первые главы своего нового романа. На титульном листе было выведено его название: «Майами».