«Пригородный блюз N 2» — расслабленный ритм-энд-блюз, ритм-гитара с вибрато производит впечатление отчаянно нестроящей, но — «Сегодня лето и нет других дел… Мы играем в дурака, мы валяем дурака…». «Второй пригородный» — тоже очень хорошая песня, но производит впечатление записанной как-то впопыхах, — может быть, так оно и было, может быть, у Тропилло не было времени, в Дом Пионеров и Школьников, где происходила запись, пришли наконец законные хозяева — пионеры и школьники—и выперли группу «Зоопарк» на Среднеохтинский проспект, к пивному ларьку и винному магазину.
Алкоголь
«Вот уже вечер, а мы все пьем» — цитата из «Пригородного блюза N 2». «Поздняя пташка только встает, а ранняя — уже пиво пьет», — одна из любимых присказок Майка. Здесь больше всего радует слово «уже».
Слово придает присказке серьезность, намекает на то, что выпивание (пиво пьет) — дело важное, дело обязательное. «Еще встает» — плохой человек, «поздняя пташка» — растяпа, лентяй, пустой человек, оторванный от коллектива. Жизнь — настоящая жизнь, яркая, светлая и деловитая — летит мимо него, пока он у себя там «только встает».
Зато настоящие мальчишки, читай — мужчины, они свое дело знают, они поднимаются рано, и, пока другие только прочухиваются, они уже «пиво пьют» — гордые, независимые и готовые справиться с любым самым сложным делом — легко, непринужденно, с шутками-прибаутками.
Алкоголь занимал в жизни ленинградских музыкантов не то что важное место, а одно из главнейших. Это была сила, которая двигала почти всеми молодыми артистами, — без алкоголя невозможно было представить себе не только вечеринку, но и просто самые обычные будни.
Алкоголь был культом, был религией, про него писали стихи и целые книги (В. Шинкарев «Максим и Федор»), поэмы, песни. «Зоопарк» и «Аквариум» были в числе лидеров алкогольного песенного направления. Борис и до сих пор поет про «Демон Алкоголь». А в начале восьмидесятых он повергал публику в ступор песней «холодное пиво». Козырная песня Майка — «Ром и Пепси-Кола» — о любимом напитке группы The Beatles (по крайней мере, так утверждал Майк — мол, де, Пол, Джордж, Джон и Ринго обожали разбавлять кубинский ром пепси-колой и пить эту смесь в диких количествах).
Насчет Beatles я доподлинно не знаю, никогда они не производили впечатления алкашей. А вот что до музыкантов Rolling Stones — тут сомнений ни у кого как не было, так и нет.
Майк еще в конце семидесятых почитывал NME (New Musical Express) и Rolling Stone на английском (на русском, ясен перец, тогда этих изданий просто не существовало). Эти газеты-журналы доставались Майку от знакомцев-фарцовщиков и тех, кто по службе бывал за границей или же с оказией получал от далеких зарубежных друзей чудесные музыкальные издания. Были они в ту пору если не на вес золота, то ценности очень не малой.
Покупал Майк и книги в магазине «Букинист» — английские, посвященные любимым группам. Это случалось редко, но кое-что у него все-таки имелось.
Поэтому информация о том, сколько, как часто и что именно пьют любимые музыканты, у него была почти из первых рук и достаточной степени достоверности.
Ясно, что всем уважающим себя музыкантам Ленинграда хотелось быть похожими на любимых артистов — не просто похожими, а «делать жизнь с них».
Поскольку играть на стадионах и выпускать пластинки с такой интенсивностью, как Кит Ричарде, было малореально, то алкоголь ощутимо выручал — махнул водки грамм триста и почувствовал себя Киту ровней.
Это, конечно, пришло много позже — и водка, и галлюцинации, и все прелести алкоголизма, который оказался сильнее многих, заигрывавших с ним в юности.
Но тогда, в конце семидесятых - начале восьмидесятых, без алкоголя не было бы ничего — ни рока, ни ролла, ни сейшенов, ничего.
Майк предпочитал тогда всем остальным напиткам сухое вино и подсадил на него немало друзей — в том числе и группу «Кино» в полном составе, благо состав был небольшой и смотрел Майку в рот с одинаковым рвением—и когда он пел, и когда он пил.
Сухое пилось трех сортов: за один рубль семь копеек, за один рубль семнадцать копеек и за один рубль тридцать семь копеек. Кажется, все эти сорта назывались «Ркацетели» и отличались только ценой.
Когда Майк говорил: «Выпьем вина?», это звучало настолько аристократично, что сразу же хотелось выпить и почувствовать себя красивым, богатым и, главное, независимым. Майк таким и был — нельзя сказать, чтобы красивым, совершенно небогатым, но все это компенсировала независимость, наиболее сильно проявлявшаяся именно в нем. Даже БГ не излучал такой силы независимости, как Майк. У БГ независимость была где-то внутри, он маскировал ее, будучи вообще человеком достаточно закрытым, из Майка же эта независимость перла с дикой силой, и отказаться выпить с ним не мог никто.
Тех, кто пил с Майком, не счесть. В каждом городе России наверняка есть человек, который может сказать (и говорит) при любом упоминании группы «Зоопарк»: «А-а, Майк, да, классный чувак. Я с ним пил».
Сам Майк написал по этому поводу в одной из песен достаточно иронически: «Он мой лучший друг — я с ним пил…» В другой песне он прокомментировал свое отношение к собутыльникам: «Мы будем пить с тобой, но мы не будем петь с тобой».
Питье вина, как видно, в отличие от пения песен не было для Майка совершенно сакральным действом. «Есть элемент эксгибиционизма в том, чтобы выходить на возвышение перед парой сотен совершенно незнакомых тебе людей и в сопровождении гитары рассказывать им о том, как тебе плохо», — говорил Майк о своих концертах. Он очень серьезно относился к тому, что и кому говорить, кого пускать в дом и с кем водить дружбу или просто знакомство. Выпить же он мог с кем угодно. Это была просто неотъемлемая часть жизни — пить вино. Как дышать.
Важен был именно процесс — для этого и было выбрано сухое вино, чтобы максимально долго не пьянеть, то есть серьезно не пьянеть. Языки-то развязывались и приятная легкость в членах появлялась довольно быстро. Но тяжелого опьянения от сухого вина добиться довольно сложно — им надо просто упиться, а на это, как правило, в те годы ни у кого не хватало денег.
Сидя в коммуналке Майка со стаканом вина в руке, ведя неспешную беседу, мы все оказывались в другом мире. Майк рассказывал о том, что он вычитал в «Нью Мюзикл Экспресс», и Джон Леннон, Болан, Боуи, Лу Рид становились нашими дружками-соседями, мы цитировали их, смеялись их шуткам и даже общались с ними. Это не были алкогольные галлюцинации, это была очень серьезная игра, заменяющая скучную реальность.
Одним из самых важных моментов, одной из причин всеобщей любви к алкоголю, конечно, было познание. Познание другого состояния, познание возможностей своего организма, психики, фантазии. То, что алкоголь помогал творить, сочинять музыку и слова, — бесспорно. Сухое вино придавало сил, меняло настроение, добавляло радости в жизнь или просто значительно улучшало настроение. В начале восьмидесятых это еще не было похоже на наркотическую зависимость, это было просто одним из способов снятия стресса, избавления от общественной шелухи, массы ненужных слов и лишней информации, которой забивались наши головы на работах, в ПТУ и институтах.
Группа «Аквариум» в то время пропагандировала питье портвейна и тоже сделала из бутылки портвейна настоящий фетиш. «Я чести такой недостоин, я счастлив, что там, вдалеке, бредет Приблизительный Воин с бутылкой портвейна в руке», — пел БГ. В аквариумовском демонстративном питье портвейна была такая же фронда, как и в сухом вине Майка. Природа этой фронды мне до сих пор непонятна. Портвейн пили все вокруг — стаканами, в подворотнях, на рабочих местах, на заводах и в институтах, на лестничных площадках и в детских садиках. Но выглядело все это непривлекательно и грубо. Но когда на квартирном концерте Гребенщиков обращался к аудитории: «Простите. Нет ли у кого-нибудь бутылки портвейна?» и когда эта бутылка появлялась, когда густое пахучее вино разливалось по чайным чашкам (почему-то чаще всего по чайным чашкам) и выпивалось артистами — это было изящно, это было романтично и заманчиво. Сразу хотелось купить бутылок пять портвейна разных сортов и пить его вот так — изящно и романтично.