Ответ прост — потому что он стал богатым человеком.
С точки зрения «русских рокеров», рокер богатым быть не может. Потому что он против и не продается.
«Русские рокеры» забывают лишь о том, что эти «рокеры» не продаются только по одной причине — их никто не покупает, они никому не нужны, кроме сотни-другой таких же лузеров, как они сами.
Майк не был идиотом, он все это прекрасно знал и чувствовал. Но в Москве у Липницкого он увидел, что рок-н-ролл в его истинном виде — глэм, трах и шик — возможен в России. Что это не мечты, что нужно просто работать, играть, не погружаться в унылое смрадное болото «протеста» — и рок-н-ролл будет. И его будет чем дальше, тем больше.
Майк приезжал в Москву со своей дешевой черной акустической гитарой в тряпичном чехле. У него никогда, до самой смерти, не будет приличного инструмента, Майк всегда будет играть на полусамоделках или японских дешевых серийных гитарах. Но ему и не нужно было инструмента за пять тысяч долларов. Майк был чрезвычайно артистичен — при всей его малоподвижности и неуклюжести. Он умудрялся выглядеть респектабельно даже в самой дешевой и нелепой одежде. Ни у кого не возникало вопросов, кто перед ним. Ясно было, что Майк — рок-звезда. Это было у него внутри — это была его суть, стержень, который держал его, и броня, которой он защищался от всего мира.
В дискографии Майка есть альбом «Blues de Moscou». Это она из самых потрясающих его записей и одна из лучших концертных записей в России вообще — при всем обилии «настоящих» концертных альбомов великого множества русских групп, которые лежат сейчас на магазинных полках.
Это запись концерта «Зоопарка» в большом киноконцертном зале «Москворечье», собственно единственного серьезного «электрического» концерта «Зоопарка» в полном составе и на приличной аппаратуре (устроители попросили аппарат у «Машины Времени», и «Машина» аппарат дала). Присутствовал в зале и Андерй Макаревич — ему выступление Майка не понравилось, но вскоре он резко переменил свое мнение, подружился с Майком и, хотя виделись они достаточно редко, отзывался о Майке в превосходных эпитетах.
Майк вместе с «Зоопарком» вломили в «Москворечье» так, что ни у кого не осталось сомнений в том, что это — тот самый настоящий рок-н-ролл, о котором все так долго говорили, имея в виду самые разные вещи.
Майк здесь чаще кричит, чем поет, концерт начинается с тяжелого фанка «Странные дни», где поверх откровенно фанковой структуры наложено тяжеленное блюзовое соло Шуры Храбунова — его гитара пропущена через удивительную самодельную «примочку», звук закручен почти как у Хендрикса в лучших его студийных записях. Продолжение — практически без паузы — еще один фанк-номер, «Если будет дождь».
Фанк «Зоопарка» — это фанк Rolling Stones, фанк Дэвида Боуи, но не фанк в том виде, в котором он присутствует в нашей стране до сих пор — беззубые темочки, которые играет множество ресторанных совершенно бесполых групп. Играют ровненько, технически куда совершенней, чем играла группа «Зоопарк» в 1981 году в зале «Москворечье».
Но в них отсутствует главное — секс, шероховатости, наждак, который всегда есть в фанке — послушайте классические черные группы, хотя бы тот же Funkadelic.
Майк не был замечен в любви к черной музыке — за исключением Чака Берри, пожалуй. Но фанк и блюз — очень близки, и Майк, осознанно или неосознанно, играл фанк лучше всех в стране. При этом он наверняка не знал, что играет фанк, на сто процентов будучи уверен в своей ритм-энд-блюзовой ориентации.
Третий номер — «Когда я знал тебя совсем другой» — наконец-то классика ритм-энд-блюза, роллингоподобный рокешник, который не стыдно было бы играть никому — ни Fleetwood Mac, ни тем же Stones, ни Savoy Brown… Невербератор, который включает ошалевший от неожиданно крутой программы звукооператор, дает такое длинное эхо, что Майк на сцене, вероятно, приплясывал в такт своим собственным словам, долетающим до него из зала.
Блюзовая часть концерта продолжается забойнейшим номером «Позвони мне рано утром». Четвертая песня нон-стоп, Майк еще совершенно не устал, он вообще не устал на этом концерте. Он был молод, он был яростен, он завоевывал мир. И после этого выхода он завоевал его — если не весь, то Москву точно. Он стал звездой московской сцены — а это равносильно тому, чтобы стать звездой России.
Как и на любом приличном ритм-энд-блюзовом концерте со сцены иногда должны нестись и «необязательные» песни. Рок-н-ролл «Блюз субботнего вечера» — как раз такая штука. Быстро, ритмично, но настолько бессмысленно, что всем можно отдохнуть. Публике — прийти в себя от услышанных до этого четырех шедевров, певцу на сцене — собраться с силами для продолжения.
И вот после этой откровенной хрени Майк берет акустическую гитару и поет самую пронзительную свою песню — «Старые раны».
Это было куда сильнее, чем все песни «протестных рок-групп», пытающихся писать «осмысленные», «умные» тексты для своих песен, постоянно держащие фигу в кармане и намекающие на то, что советская власть — это плохо, а полная свобода, заключающаяся, по словам автора, преимущественно в открывании окна (понятно, что действие это метафорическое, но уж слишком для хорошей метафоры банальное и какое-то бытовое), в беге по утренней траве или чему-то там еще и в глубоких вдохах свежего воздуха — преимущественно. Слушать такие песни молодым людям, заявляющим, что они любят и знают рок-музыку, было положено. Но слушать их было невыносимо скучно.
Слушать Майка было интересно. В первую очередь. Он не «грузил» идеями и призывами, он не агитировал и не увлекал за собой. «Мне по фиг», — говорил он в каждой своей песне. «Делай что хочешь, мне нет до тебя никакого дела. У меня своих проблем куча», — говорил он и рассказывал об этой куче.
Это был эксгибиционизм в чистом виде, духовный стриптиз высшей пробы, это была суперчестность, слушатели — без преувеличения — никогда до появления Майка такого со сцены не слышали.
Писать иначе он не мог — он писал и пел только про то, что знал, что прочувствовал, не про абстрактные «хрустальные замки» и борьбу за свободу всего человечества.
Он был умнее большинства так называемых «рокеров», и они это чувствовали. Многие из «умничающих» говорили, что «Майк — ничего себе так, играет рок-н-ролл, только поет все про баб и про портвейн…».
С нотками превосходства в голосе. Мол, мы-то поем о вещах серьезных, а этот…
«Седьмая глава» — еще один «акустический номер», как представляет его Майк. Чистейший диланизм, Гармония, содержание, набор слов, манера пения, Майк тянет ноты, гнусавит так же — и получается. Не плагиат, не попытка сделать «похоже», получается единство культур. Точнее, единая культура.
Культура, в которой нет ни русского рока, ни черного фанка, ни рэпа, ни песен протеста — есть единый язык, который понятен молодым людям и значительной части уже немолодых — во всем мире, вне зависимости от их языковой, культурной, имущественной, социальной принадлежности. Мировой язык рок-музыки — он понятен всем. Чтобы получать удовольствие от песен Дилана, не обязательно знать английский язык. Дилан поет не на английском. Он говорит на языке рока. Но если знать и английский — тогда совсем хорошо.
Песни, исполненные, спетые на этом языке, понятны всем. Стенания «русских рокеров» понятны и близки только кучке маргиналов, напившихся пива в дешевом клубе и стреляющих друг у друга жетоны на метро.
Майк никогда не был богатым человеком, хотя всю жизнь стремился к тому, чтобы им стать.
Безденежье — тормоз рок-музыки.
Рок-музыка подразумевает кучу денег — либо у артиста, либо у его директора, либо у друзей, которые не дают артисту пропасть.