В футбольном сезоне 1980 г. школа Нью-Хановер благодаря этим игрокам добыла десять побед, но когда они надевали баскетбольную униформу, то становились еще более устрашающими. Хеброн, на контрасте, был миниатюрным человеком, беспрестанно упражнявшимся со скакалкой. Сильнее, чем уилмингтонский пляж и занятия серфингом, он любил только свою работу тренером в Нью-Хановер. Его уроки физкультуры в школе отличались расслабленной атмосферой, но Хеброн всегда целиком и полностью контролировал команду, которую тренировал.
«Физически он был совершенно неприметным и чем-то напоминал Дастина Хоффмана, – вспоминал Гаттисон. – У него был крайне скромный характер. Он никогда не кричал, никогда не орал во все горло. Но ты знал, что этот дядя тебя прикроет, а потому, о чем бы он ни просил, мы просто шли и делали это». Если Хеброна местное общество находило просто интересным персонажем, то Херринг, афроамериканец, привлекал куда более пристальное внимание. «Как и все прочее, это была проверка на вшивость», – вспоминал Гаттисон. В те первые десятилетия интеграции в спешке рождались новые расовые стереотипы. К примеру, чернокожим спортсменам почти никогда не доверяли позицию квотербека – такой подход начал меняться лишь в сезоне 1986/1987 г., после того как Даг Уильямс привел «Вашингтон Редскинз» к победе в Супербоуле. Должности главных тренеров зачастую были зарезервированы для белых. Но Херринг заслужил свое назначение работой и, будучи главным тренером, имел очень большие перспективы. Стиль его поведения на площадке был оживленным, если говорить совсем мягко. «Если Джим Хеброн был Дастином Хоффманом, то Поп Херринг – скорее Фрэдом Сэнфордом, – вспоминал, смеясь, Гаттисон. – Поп был немного более пылким, нежели Джим Хеброн, это я вам точно говорю. Эти двое были полностью противоположными друг другу личностями и тренерами. Они надевали свои полиэстеровые костюмы и шли на матчи, как на работу. Хорошие были времена, правда».
Несмотря на свои внушительные размеры и физическую мощь, Гаттисон и Клайд Симмонс той осенью готовились начать лишь свой первый сезон в школьной команде. «В округе Нью-Хановер ученикам не дозволялось играть в школьных спортивных командах в десятом классе, – объяснял Гаттисон. – И не важно было, кто ты и откуда. Когда твой сезон в резервной команде юниоров заканчивался, то тебе, если ты, конечно, был достаточно хорош, разрешали сесть в конце скамейки запасных основной команды и смотреть игру».
Таким образом, этот солидный состав Нью-Хановер должен был получить свой первый опыт игры против Джордана, защищавшего сине-золотые цвета школы Лэйни. Но они уже знали его по многочисленным баскетбольным баталиям, проходившим на городских площадках Уилмингтона, в особенности в Эмпи-парке.
«Сообщество было настолько тесно сплетенным, что все знали всех, – объяснял Гаттисон. – Мы всегда играли. Играли в Бойз-клаб. Играли в Эмпи-парке. Классические матчи мы проводили на асфальтовых покрытиях площадок Эмпи-парка. Там никого не было. Он приводил своих ребят. Я – своих».
«Ребятами» Джордана были члены его давно сложившейся команды, состоящей из брата Ларри, Адольфа Шивера, Лероя Смита и Майка Брэгга. Гаттисон обычно являлся в компании своих партнеров из Нью-Хановер – Бони, Джонса и Симмонса, которые выросли вместе, выступая в разных городских спортивных лигах.
«У нас было интересное сочетание, – говорил о своих партнерах Гаттисон. – Когда дело доходило до чистого атлетизма, Майкл имел преимущество лишь в одном месте. В четырех остальных преимущество было у нас. Ох и битвы у нас были. Мы играли целыми днями напролет, всю субботу. Каждый матч игрался до 11 очков. Каким-то образом часто выходило так, что мы, ведя в концовке 8: 3, проигрывали 8: 11, потому что Майкл блокировал каждый наш бросок и набирал очко каждым своим. Не важно, играли ли мы в Эмпи-парке или в Брогден-холле на глазах у 5000 зрителей, мы всегда хотели победить».
Хеброн осуждающе хмурил брови, когда слышал трэш-ток во время школьных матчей. Но даже если бы тренер не занял столь критичной позиции по отношению к этому явлению, одного внешнего вида игроков состава Нью-Хановер было достаточно, чтобы заставить соперников притихнуть. Но во время игр в Эмпи-парке тенор одного из игроков порой становился сильным раздражителем. «Адольф болтал больше, чем Майк, – вспоминал Гаттисон. – Соломинка или зубочистка – что-то всегда было у него во рту. Адольф был парнем, который умел трепаться, но не умел играть. Когда мы играли в мяч в школе, он постоянно молол языком и что-то тявкал, крутясь у корзины, но когда начиналась серьезная игра, он просто бросал мяч Майклу и убирался с его пути».