Все эти обстоятельства привели Фарадея к полному отчаянию. Он не видел никакого выхода из положения и думал, что он навсегда останется рабочим, вынужденным все свое время и весь свой труд тратить исключительно для добывания хлеба. Все мечты о научной деятельности разлетались как дым.
В это время тот самый член Королевского института, который привел Фарадея на лекции Дэви, Дансэ, посоветовал ему написать письмо знаменитому химику и послать, как доказательство серьезности своих стремлений, записки, составленные по лекциям Дэви. Последний отнесся к ученому переплетчику несколько высокомерно, но, тем не менее, принял в нем участие. До какой степени Дэви мало подозревал, что автор присланных к нему письма и рукописи заявит себя в будущем гениальным ученым, ясно видно из того, что он нашел в его первой работе только доказательство “усердия, памяти и внимания”. Даже познакомившись с Фарадеем лично, Дэви утешал его, рвавшегося изо всех сил из положения рабочего, тем, что обещал отдавать ему переплетать свои книги и порекомендовать в качестве переплетчика другим членам Королевского института. Очень может быть, что и от него Фарадей не получил бы никакой действительной поддержки, если бы одно обстоятельство не дало Дэви случая ознакомиться ближе с богато одаренной натурой Фарадея. Дэви в это время занимался опытами с хлористым азотом; при одном из опытов произошел взрыв, и осколки стекла поранили глаз Дэви. Рана не представляла никакой опасности, но лишала Дэви на некоторое время возможности писать и читать. Дэви пригласил к себе Фарадея в качестве чтеца и писца, которому он диктовал, и во время этих-то занятий из случайных разговоров Дэви понял, как щедро одарен Фарадей, а вместе с тем был поражен теми обширными познаниями, которые Фарадей успел приобрести, несмотря на неблагоприятные условия своей жизни. Под влиянием этого знакомства Дэви решил доставить Фарадею возможность заниматься наукою.
Роль главного администратора в Королевском институте в это время принадлежала некоему Пипису. К нему и обратился Дэви с просьбою устроить Фарадея при Королевском институте. Тот предложил очень оригинальный способ для этой цели: “Пусть моет посуду. Если он на что-нибудь годен, сейчас же примется за дело; если же откажется, значит, никуда не годится”. Дэви, однако, не решился предложить Фарадею должность служителя, перемывающего лабораторную посуду, – тем более, что скоро представилось нечто лучшее. Человек, занимавший место ассистента в химической лаборатории Королевского института, оставил эту должность, и Дэви порекомендовал администраторам института для замещения освободившегося места Фарадея как человека “добронравного, деятельного, здорового и толкового”. Таким-то образом Фарадей вошел в 1813 году в Королевский институт в скромной должности ассистента химической лаборатории да так и остался затем в этом институте до самой своей смерти.
Должность, которую занял Фарадей в Королевском институте, только немногим возвышалась над должностью служителя, моющего лабораторную посуду, каковую хотел предложить ему мистер Пипис. Он обязан был наблюдать за порядком в лаборатории, подавать Дэви все необходимые ему при опытах предметы, доставлять в аудиторию для публичных чтений все необходимые вещества и снаряды и затем снова водворять их на свое место. Вознаграждение по должности ассистента было очень скромное – около 30 рублей в месяц и квартира в здании института, состоявшая из двух комнат. Для Фарадея при его скромном образе жизни этого вознаграждения было, однако, вполне достаточно. Да нет сомнения, что он принял бы предложенную должность, если бы она была соединена и с гораздо меньшим вознаграждением, так как для него самым важным было то, что эта должность давала ему возможность проникнуть в самые недра святилища науки и принять пусть самое скромное участие в происходящих там священнодействиях.
Благодаря покровительству Дэви, директора химической лаборатории, Фарадей, помимо исполнения своих обязанностей, получил возможность начать занятия и чисто научного свойства. В первый же день своей службы он писал одному из друзей с величайшим восторгом о том, что он занимался в этот день извлечением сахара из красной репы и приготовлением сероуглерода. В следующие дни Фарадей с разрешения Дэви стал продолжать начатые последним опыты с соединением хлора и азота (опыты, которые Дэви оставил ввиду их опасности). Фарадей не боялся подвергнуться и опасности ради науки и довел опыты до конца, несмотря на то, что во время производства их произошло четыре сильных взрыва. При одном из взрывов серьезно ранило пальцы одной руки Фарадея, а глаза и вообще лицо его уцелели только благодаря тому, что он работал в стеклянной маске, в которую с силой врезались осколки стеклянной трубки.
Вместе с тем Фарадей широко воспользовался представившейся ему теперь возможностью слушать чтения, произносившиеся в Королевском институте как для публики, так и для членов этого учреждения, и буквально не пропускал ни одного чтения. Имея возможность теперь ближе ознакомиться с учеными, произносившими чтения, Фарадей начинал относиться к ним далеко не с прежним благоговением и даже решался критиковать их в письмах к друзьям. Но при этом скромность Фарадея заставляет его самого поставить вопрос: имеет ли он, “человек совершенно не способный к такому делу и вовсе не обладающий необходимыми для того данными, право порицать или хвалить других, одобрять одно или хулить другое, руководясь при этом своим личным взглядом, неосновательность которого он сам хорошо сознает”? На этот вопрос он отвечал следующим оригинальным образом: “При ближайшем рассмотрении поступок этот не кажется мне таким непростительным. Если я теперь не способен на это дело, то могу еще научиться; наблюдая над другими, мы сами легче научаемся. Если мы ничего не обсуждаем, мы никогда не научимся судить верно; гораздо лучше пользоваться своими умственными силами, чем зарывать эти способности, оставляя за собою печальную пустоту”. Слушая лекции тогдашних знаменитостей, Фарадей наблюдал различные привычки, странности, достоинства и недостатки, по мере того как они обнаруживаются во время чтения. “Я не оставлял, – пишет он, – без внимания свойства личностей и, когда чувствовал себя удовлетворенным, старался найти причину, вызвавшую во мне это чувство. Потом я наблюдал впечатление, производимое на слушателей лекциями, и старался объяснить себе, почему эти лекции иногда нравились, а иногда не нравились”. Подобные наблюдения и такое критическое отношение помогли Фарадею выработать для самого себя надлежащие приемы произнесения лекций, и он впоследствии славился как весьма искусный лектор.
Осенью того же 1813 года, в начале которого Фарадей поступил в Королевский институт, Дэви предложил ему сопровождать его в путешествии по разным странам Европы в качестве “помощника натуралиста”. Фарадей принял это предложение. Путешествие продолжалось до весны 1815 года. Для Фарадея путешествие это было не из приятных. Прожив до тех пор безвыездно в Лондоне, привыкнув видеть своих родных и знакомых ежедневно, он страшно тосковал в разлуке с ними. Вот в каких выражениях, достойных этого великого человека, писал он из путешествия о своих чувствах к родным: “Всякую свободную минуту я думаю о своих. Мои воспоминания об оставшихся дома составляют успокоительный и освежающий бальзам для моего сердца, и я не чувствую ни болезни, ни холода, ни усталости. Пусть люди, думающие иначе, считают эти чувства бесполезными, пустыми и жалкими; я не завидую их утонченным и неестественным чувствам. Они, свободные от этих оков и уз сердечных, могут смотреть на мир и смеяться над людьми более естественными и потому преданными еще этим чувствам. Что касается меня, то я назло современному воспитанию дорожу ими как лучшим украшением человеческой жизни”.