— Как книгу. На школьных каникулах я гулял и катался на велосипеде со Смогом, и именно он научил меня читать карты.
— Значит, ты единственный, кто может, — сказал он, — кроме меня. Вот почему я взял тебя на работу.
Комната была ослепительно освещена множеством неоновых трубок, расположенных вровень с потолком. Двое незнакомых мне мужчин сидели за столом у стены, в наушниках и спиной ко мне, и я слышал потрескивание полицейских голосов от одного и птичье пение Морзе от другого. Моггерхэнгер оглянулся через плечо и сказал Пиндарри: «Он успеет, если отправится сейчас. Лодка прибывает в восемь часов». Из-за стола он спросил:
— Ты знаешь, где Гул?
Я собирался сказать, что не видел его много лет, когда вспомнил, что это было за место.
– На побережье Линкольншира?
— Это речной порт в Йоркшире, — сказал Пиндарри.
Полагаю, я должен был его заметить. Он не было пузатым, но был мясистым в животе, и это невозможно скрыть. Он мне понравился еще меньше, чем Коттапилли. Даже в присутствии начальника он всегда носил маленькую шляпку австрийского типа с пером набок. У него отсутствовал один зуб, и вы бы не заметили этого, если бы он не смеялся — хотя он никогда не смеялся. Он только улыбнется, а потом, как говорили, у тебя будут проблемы. Но ему нужно было много есть, и Билл Строу рассказал мне, что однажды он разделил с ним корыто с рисом и бараниной на линии трубопровода между Багдадом и Бейрутом, когда они вместе занимались контрабандой.
— Я хочу, чтобы ты собрал несколько пакетов, — сказал Моггерхэнгер. – Выходи в пять, и ты должен быть там к десяти. Мы отправляем тебя на «роллс-ройсе», так что береги себя и себя и его. Одна царапина на роллсе – две на лице, только они будут глубже. Ты будешь управлять одним из моих лучших автомобилей, а не двухцветным универсалом с люком, разбитой правой фарой и смятым крылом, который нужно убрать с дороги до наступления темноты. Если случайно ты окажешься на полицейском контрольно-пропускном пункте, не пытайся проскочить его. Просто скажи, чем занимаешься, и тебя пропустят.
Он управлял своей организацией, как глава страны в военное время, и, возможно, даже не знал, зарабатывает ли он на законном бизнесе больше денег, чем на рэкете. Он владел игорными домами, кафе и ресторанами, отелями и придорожными закусочными, стоянками для автофургонов и развлекательными галереями, секс-шопами и стриптиз-клубами, эскорт-агентствами, гаражами и фирмами по прокату автомобилей, конторами для дешевых путешествий под названием «Pole-axe Tours», а также а также кредитными и финансовыми фирмами: «Двенадцать тысяч ипотечных кредитов в день: просто платите свои деньги, и вы в безопасности на всю жизнь.» Более теневые операции включали контрабанду и размещение денег для преступных синдикатов. Если его связь с налоговой службой была прохладной, но верной, то его общение с некоторыми сотрудниками полиции было сердечным, о чем я знал по тому, как он и главный инспектор Лэнторн усадили меня на восемнадцать месяцев. Лэнторну нужно было кого-то обвинить, когда таможня разоблачила банду контрабандистов, и Моггерхэнгер выбрал меня, а не Кенни Дьюкса — или себя. Я заработал много денег, поэтому принял приговор, поскольку он был заслуженным и потому что у меня не было выбора. Но с годами я стал менее философски относиться к этому, хотя не думаю, что меня бы так сильно укусила кобра мести, если бы Билл Строу не втянул меня обратно в мейнстрим работы с Моггерхэнгером.
— Я не могу гарантировать, что гнилая маленькая А40 не въедет в меня, — сказал я. — Сейчас на дорогах полно анархистов.
Он положил руку мне на плечо. — Это всего лишь манера говорить, Майкл. Я хочу, чтобы ты остался в целости и сохранности: езжай осторожно, собери товар и отвези его в условное место в Шропшире, где будешь ждать, пока его кто-нибудь заберет. После этого возвращайся сюда, ко мне. Если хочешь узнать что-нибудь еще, спроси миссис Уипплгейт. Она мой личный секретарь и знает все.
Она стояла у шкафа с картотекой в другом конце комнаты, высокая худощавая женщина, у которой, по моему мнению, была неважная фигура. Но поскольку она казалась недоступной — в ее сером узком платье, аккуратном цветном шарфе на шее и туфлях на высоком каблуке — я хотел узнать ее единственным способом, который имел значение. Возможно, из-за ее коротких темных волос, слегка седых на висках, и маленьких черных очков в роговой оправе я предположил, что она вдова, и пришел к выводу, что она находится в раннем среднем возрасте, хотя позже я узнал, что она действительно вдова тридцати восьми лет. Казалось приятным то, что ее ноги, стройные и полные, не соответствовали ее худощавой фигуре. Я подумал, что она может быть одной из подружек Моггерхэнгера, но сказал себе, что она не из тех, кто ему нравится. Она несла с собой несколько конвертов.