— Вы можете так думать, старина, но я еще и не начинал играть эту игру.
Он засмеялся, как будто ему не терпелось увидеть, как бы я это сделал. Тот факт, что мне не удалось его укоротить, так раздражал меня, что хотелось разбить его морду вдребезги. Потом я понял, что под важной внешностью он является представителем неистребимого рабочего класса. Он не мог обмануть меня, который не стыдился но и не гордился тем, что я выходец из того же сословия, хотя мой отец, как я уже говорил, офицер из длинного рода обедневших землевладельцев-придурков.
По небу растянулась пелена темных облаков, светящаяся смесь синего вверху и белого внизу, что могло означать только то, что над Лондоном весь день будет идти дождь. Такая перспектива делала нынешний разговор неважным, но я подыграл его потребности в болтовне.
— Я намерен платить дополнительно, хотя уверен, что к тому времени, когда контролер вернется, если он когда-нибудь вернется из поездки, в которую отправился, мы могли бы уже быть на Ливерпуль-стрит.
Я слишком сильно затушил сигару об окно, и мне пришлось смахивать пепел и искры со своего только что почищенного костюма. Я посмотрел время, вытащив золотые часы из жилетного кармана, словно беспокоясь о деловой встрече в городе. Ему было интересно посмотреть, как я выберусь из затруднительного положения, и, поскольку у меня было хорошее настроение, я решил удовлетворить его ожидания, чтобы узнать что-нибудь о нем. Больше всего это походило на то, как если бы я был кандидатом на работу, а он проверял мою пригодность.
— Я собирался заплатить с самого начала, но мне не нужно, если я не хочу. Как только я увижу, что он несет сдачу с двадцати фунтов, я могу быстро вернуться во второй класс, и никто не узнает об этом. Стоит продержаться до последней минуты, потому что никогда не знаешь, что произойдет. Потому что это хорошее упражнение, напрягающее голову в поисках выхода, и, возможно, максимально приближенное к реальной жизни. В любом случае, предположим, что мой портфель над вашей головой был полон взрывчатки, и я подумал, что кто-нибудь может ее искать. Чтобы отвести подозрения, я бы поднял шум из-за чего-нибудь незначительного, как способ отработать теорию непрямого подхода.
Он побледнел в мрачном свете темнеющего неба.
— Но для чего вы тренируетесь?
Капли дождя забрызгали окно.
— Забавно, что вы так обеспокоены. Но никогда не знаешь, когда веселье станет неприятным, не так ли? Или серьезным, если уж на то пошло. И в этом заключается опасность для всех, кто окажется рядом. Мне просто не нравится такой подпрыгивающий придурок с вращающимися глазами, пытающийся меня трахнуть, вот и все.
— Похоже, мы подружимся. — Он достал серебряный портсигар настоящих гаванских сигар. Я курил ямайские сигареты, которые были ничуть не хуже. Он передал одну.
— Какой работой вы занимаетесь?
— Работа? — Я уронил раздавленный окурок на пол и растер его пяткой под сиденьем.— Работа, — сказал я, — это привычка, от которой я отказался, когда начал жить за счет жены.
Он улыбнулся, не зная, верить ли мне. Единственным изъяном в его благовоспитанном внешнем виде было то, что зубы у него были гнилые, хотя и не слишком для сорокалетнего человека, у которого еще не было вставных зубов, и слишком хорошие, чтобы проницательный немец не узнал в нем англичанина.
— А вы чем занимаетесь?
— Я не думаю, что могу назвать то, чем я занимаюсь, работой, — сказал он. — Я королевский курьер, передвигающийся между дворцом и министерством иностранных дел не только в своем светло-голубом минивэне, но иногда использующий поезда и даже самолеты, когда выполняю заграничные обязанности. Я езжу с места на место в качестве курьера.
— Я думал, вы заняты чем-то более важным. Кстати, меня зовут Майкл Каллен.
Он протянул наманикюренную руку.
— Меня окрестили Эриком Сэмюэлом Рэймондом, и моя фамилия Алпорт. Зовите меня Эрик. Сейчас я только что вернулся из Сандрингема.
Возможно это и была его профессия, но все же я был убежден, что он лгал. Если это так, то он был большим художником в этом, чем я был раньше. Он лгал прямо из глубины души, потому что не был королевским посланником. Я был уверен, что он сидел в тюрьме, потому что первое, чему люди там учатся, — это лгать. Обучение тому, как стать лучшими преступниками, является лишь вторичным. Ложь, которую они говорят друг другу, живописна. Ложь, которую они рассказывают всем, кого встречают после выхода, ужасна и дика. Это дает им возможность чем-то заняться и дает возможность вернуться к самоуважению. Но когда они выходят наружу, они выдают себя таким людям, как я, по тому, как они лгут с такой удивительной уверенностью. И ложь — это первый шаг, который приведет их обратно в тюрьму, где ложь, по крайней мере, безопасна.