— Объективность вынуждает меня признать, что поработала я неплохо. Но, Майлз, дорогой, пока что особого смысла тут не видно. Да, мы знаем, что Симмонс не рассчитывал на дядюшкино наследство, а потому не имел мотива для убийства, разве что совершил его со злости. Почему же тогда Симмонс так перепуган? Ты вовсе не страшный, между прочим.
— Н-да, похоже, у Симмонса все-таки есть что-то на совести. Равно как и у Бринкмана. Может, Бринкман предпримет какие-то шаги в ответ на наш утренний разговор, и мы узнаем кое-что новенькое.
Только Бридон это сказал, как на крыльце появился Бринкман. Подойдя прямо к Майлзу, словно его-то и искал, он сказал:
— Мистер Бридон, может, составите мне компанию? Пройдемся немножко для моциона. После обеда не прогуляешься, из-за похорон, вот я и подумал, может, вам интересно сходить в каньон. Это ведь местная достопримечательность, и до отъезда вы просто обязаны там побывать.
Хитрость, шитая белыми нитками. Он как бы не увидел Анджелу, подчеркнуто, глазами, отлучил ее от приглашения. Явно хочет поговорить наедине. Во взгляде у Анджелы мелькнуло удивление, которого она не чувствовала, а может быть, и обида, укол которой она таки испытала, однако она не ударила в грязь лицом.
— Сводите его на прогулку, мистер Бринкман. А то он совсем тут зажирел. Вместо моциона сидит со мной и болтает на виду у всех, будто и не муж, а так, приятель, я из-за него только петли пропускаю.
— А ты с нами не пойдешь? — спросил Бридон, без всякой необходимости подмигнув.
— Нет, конечно. Одежда у меня неподходящая для прогулок в каньон. Если хочешь, на обратном пути купи открытку с видом.
Мужчины зашагали вверх по холму. Сердце Бридона билось учащенно. Бринкман явно сделал выводы из подслушанного разговора и готовился что-то открыть. Неужели разгадка тайны наконец близка? Ну что ж, надо соблюдать осторожность, а то, не дай бог, выдашь себя наводящими вопросами! Маска туповатого симпатяги-дилетанта, уже знакомая Бринкману, вполне сгодится и на сей раз.
— Замечательная штука этот каньон, — сказал Бринкман. — Он начинается прямо за Долгой заводью, но, к счастью, Поултни сегодня на Заводи нет, так что никто не будет вопить, чтоб мы держались подальше от берега. Правда-правда, по-моему, в Чилторпе и кроме рыбалки кое-что есть — ну, хотя бы каньон. Вы что-нибудь знаете о геологии и тому подобных вещах?
— Откуда? Уму непостижимо, как народ в этом разбирается.
— Уму непостижимо, как река умудряется творить такое. Тонкая струйка воды — камешек в полфунта весом и то не сдвинет. Но дайте ей несколько тысячелетий, и она прогрызет себе дорогу сквозь сплошную скалу, промоет русло футов пятнадцать-двадцать глубиной. И все это лишь краткий миг на фоне миллионов лет, прожитых Землей. Говорят, если считать возраст земной коры, то мерить надо вообще миллиардами лет. Чудно, правда?
— Чертовски.
— И ведь мы наверняка еще преуменьшаем. Вам не кажется иной раз, будто вся жизнь человечества на этой планете не более чем эпизод и все наши хваленые достижения просто пылинка в океане бесконечности?
— Иной раз кажется. Но ведь в таком случае всегда можно пустить себе пулю в лоб, разве нет?
— Можно, конечно, если уж совсем припечет… Забавный старикан Поултни.
— Умничает многовато, верно? При нем я опять чувствую себя мальчишкой-школьником. А жене он все равно нравится.
— Типичный школьный учитель, по всем статьям. Эта профессия вырабатывает привычку ораторствовать перед массой народу, которая лишена возможности отвечать. Иногда такое случается и со священниками. Я вправду уверен, что он будет прямо-таки обескуражен, если поймает рыбу, ведь он обожает насмешничать над собственными стараниями… Вы раньше не бывали в здешних краях?
— Нет, никогда. И очень досадно знакомиться с ними в столь трагических обстоятельствах. Смотришь на окрестности с тяжелым чувством, и немудрено, когда впервые видишь их, стоя у смертного одра.
— Наверно, вы правы… А вообще, ужасно жаль, что ближе к Пулфорду все так испорчено фабриками. Раньше эти места считались одними из красивейших в Англии. А с пейзажем сельской Англии ничто не сравнится, правда? Вы много путешествовали, не считая войны, конечно?
«Черт, что ж это он задумал?» — спрашивал себя Бридон. Может, Бринкман, решив было облегчить душу, никак не мог начать и хватался то за одну тему, то за другую, лишь бы оттянуть страшный миг исповеди? Другого объяснения этим разговорным причудам, пожалуй, не подберешь. Надо бы его подбодрить, но как?