Люси пожала мне руку в ответ, поспешно пожелала спокойной ночи и проскользнула в калитку отцовского домика, у которого мы к тому времени оказались. Она, должно быть, подумала, что я тотчас вернулся к себе домой. Отнюдь нет; я провел долгие часы в одиночестве на кладбище, то вспоминая о всех, кто оставил мир, то обратив все свои помышления на живых. Я видел свет в окошке Люси и ушел не раньше, чем она погасила его. Было далеко за полночь.
Я долго сидел под кедрами, и странные чувства владели мною. Дважды я опускался на колени у могилы Грейс и горячо молился. Мне казалось, что молитвы, возносимые в таком месте, обязательно должны доходить до Бога. Я думал о моей матери, о моем отважном, пылком отце, о Грейс и обо всем, что было в моей жизни. Потом я долго стоял под окном Люси, и, хотя перед тем я размышлял об умерших, самым ярким, светлым из всех образов, которые я уносил в своем сердце, был образ живущей.
ГЛАВА X
Шейлок: Три тысячи дукатов? Хорошо.
Бассанио: Да, синьор, на три месяца.
Шейлок: На три месяца? Хорошо.
Бассанио: За меня, как я уже сказал, поручится Антонио.
Шейлок: Антонио поручится по векселю? Хорошо.
Шекспир. Венецианский купецnote 36
Я нашел Джона Уоллингфорда в городе; кузен ждал моего приезда. Он остановился в отеле «Сити» и, дабы мы оказались под одной крышей, снял для меня номер по соседству. Я отобедал с ним, а потом он вместе со мной отправился посмотреть на «Рассвет». Второй помощник сказал мне, что Марбл заглядывал на судно, обещал вернуться через несколько дней и исчез. Сопоставив даты, я удостоверился в том, что он успеет к торгам, и перестал тревожиться по этому поводу.
— Майлз, — проговорил Джон Уоллингфорд невозмутимо, когда мы, возвращаясь в гостиницу, шли по Пайн-стрит, — ты, кажется, говорил, что твой адвокат Ричард Харрисон?
— Да. Меня познакомил с ним мистер Хардиндж, и, насколько я знаю, он один из старейших юристов в стране. Вон его контора, на другой стороне улицы, — вон там, прямо напротив.
— Я заметил ее, потому и заговорил. Хорошо бы зайти и оставить кое-какие указания относительно твоего завещания. Я хотел бы видеть Клобонни в надежных руках. Если бы ты составил дарственную на мое имя, я бы не принял ее от тебя, единственного сына старшего брата, но я просто не переживу, если узнаю, что оно ушло из нашей семьи. Мистер Харрисон также мой старый друг и советчик.
Меня потрясла такая бесцеремонность, но я не рассердился: что-то в манере этого человека импонировало мне.
— Мистер Харрисон в этот час, вероятно, не принимает, но я, пожалуй, зайду в контору и оставлю ему подробную записку, — ответил я и тотчас же приступил к исполнению задуманного, предоставив Джону Уоллингфорду продолжать путь в одиночестве. На следующий день завещание было составлено, соответствующим образом оформлено и отдано в руки моего кузена, единственного душеприказчика. Если бы читатель спросил у меня, почему я поступил так, особенно зачем передал ему завещание, я бы не нашелся, что ответить. Я испытывал необычайное доверие к этому сородичу, чья удивительная откровенность даже более умудренному человеку показалась бы верхом прямодушия либо доведенным до совершенства искусством лицемерия. Как бы то ни было, я не только передал ему свое завещание, но и в течение следующей недели посвятил его во все свои финансовые дела, кроме завещания Грейс в пользу Руперта. Джон Уоллингфорд поддерживал во мне это доверие, утверждая, что с головой окунуться в дела — самое верное средство позабыть обо всех скорбях. Всей душой отдаться чему бы то ни было я тогда не мог, хоть и пытался таким образом заглушить горе.
Прежде всего мне нужно было узнать о судьбе выданной Руперту бумаги. Вексель был выписан на мой банк, и я направился туда, дабы выяснить, предъявлен ли он к оплате. По этому поводу между мной и кассиром произошел следующий разговор.
— Доброе утро, мистер… — приветствовал я этого джентльмена, — я пришел узнать, предъявлен ли к оплате вексель на сумму в двадцать тысяч долларов, выданный мной Руперту Хардинджу, эсквайру, со сроком платежа до десяти дней. Если да, я готов выполнить свои обязательства.
Прежде чем ответить на мой вопрос, кассир улыбнулся особой улыбкой — в ней содержалась благоприятная оценка моего финансового положения.
— Не совсем предъявлен к оплате, капитан Уоллингфорд, ибо если вы соблаговолите в соответствии с надлежащей процедурой найти в городе индоссатораnote 37, мы с превеликим удовольствием отсрочим вексель.
— Значит, мистер Хардиндж предъявил его к оплате, — заметил я огорченно: несмотря на все, что произошло, мне было тяжело принять это неоспоримое свидетельство его совершенной низости.
— Не совсем предъявлен к оплате, сэр, — отвечал кассир, — видите ли, мистер Хардиндж желал получить деньги на несколько дней раньше срока, и, поскольку ему необходимо было уехать из города, мы произвели учет векселяnote 38.
— Получить раньше срока! Вы учли этот вексель, сэр?
— С превеликим удовольствием, зная, что он подлинный. Мистер Хардиндж заметил, что, не имея возможности сразу вернуть ему такую большую сумму, которую вы были должны ему, вы выдали ему этот краткосрочный вексель; такое решение его вполне удовлетворило, и теперь он желал получить деньги наличными немедленно. Мы конечно же без колебаний исполнили его просьбу.
— Вполне удовлетворило! — вырвалось у меня, несмотря на мою твердую решимость сохранять хладнокровие; к счастью, появился следующий клиент, и никто не обратил внимания на мои слова и на то, как они были произнесены. — Хорошо, господин кассир, я выпишу чек и тотчас же акцептую вексельnote 39.
Кассир еще больше заулыбался. Я выдал ему чек, вексель был аннулирован и возвращен мне; таким образом, я покинул банк, имея на своем счете около десяти тысяч долларов вместо тридцати с лишним тысяч, которые имелись там до моего визита. Правда, я был законным наследником всего движимого имущества Грейс, права на которое с соблюдением всех необходимых формальностей передал мне мистер Хардиндж утром того дня, когда я уезжал из Клобонни. Оно состояло из облигаций, бонов и закладныхnote 40, размещенных на хороших фермах в нашем округе и приносящих процентный доход.
— Итак, Майлз, что ты собираешься делать со своим судном? — спросил Джон Уоллингфорд вечером того дня. — Как я понимаю, твои недавние неприятности привели к тому, что фрахт, на который ты рассчитывал, был передан другому судовладельцу, к тому же говорят, что нынче фрахты не так уж дороги.
— Право, кузен Джон, я не готов ответить на этот вопрос. Я слышал, будто на севере Германии за колониальные товары дают высокую цену, и, будь я при деньгах, я бы купил груз за свой счет. Мне сегодня предлагали отличный сахар, кофе и тому подобные товары за наличные по умеренной цене.
— И сколько же надобно денег, чтобы осуществить сей замысел, мой друг?
— Примерно пятьдесят тысяч долларов, а в моем распоряжении лишь около десяти тысяч, правда, я могу получить еще двадцать, продав кое-какие ценные бумаги, так что я должен оставить эту идею.
— С чего ты взял? Дай мне подумать одну ночь, а утром поговорим. Вообще-то я скор на решения, но предпочитаю заключать сделки на свежую голову. Меня все время в жар бросает от этого безумного города и старой мадеры, и я хотел бы как следует выспаться, прежде чем заключать договор.
На следующий день мы завтракали одни, чтобы свободно беседовать, не опасаясь посторонних ушей, и Джон Уоллингфорд вернулся к прежнему разговору.
— Майлз, я обдумал этот «сладкий» вопрос — я имею в виду сахар, — начал кузен, — и мне твой план понравился. Можешь ли ты дать мне какое-либо дополнительное обеспечение, если я ссужу тебя деньгами?
Note39
… и тотчас же акцептую вексель… — Акцептовать вексель — т. е. утвердить его к оплате.
Note40
… состояло из облигаций, бонов и закладных… — Боны — кредитные документы, дающие держателю право на получение от выдавшего их лица или учреждения обозначенной на них денежной суммы.