Конечно же они вводят себя в заблуждение. По вышеперечисленным причинам было бы очень сложно считать, что Рамбам «сбился с пути» и потому написал свои поздние сочинения. Намного более вероятно, что он по-новому определил свою цель, свое понимание того, каким образом лучше исполнить миссию, наложенную им на самого себя — сохранить свой народ и привнести в его веру гармонию с философией и наукой.
Не исключено, впрочем, что Маймонид утратил не религиозную веру, но надежду на то, что простые люди смогут постичь столь глубокие идеи. Он постоянно и на разные лады повторял мысль о том, что обычные люди не приспособлены к тому, чтобы охватить своим умом высшие теологические истины. Возможно, написание «Путеводителя» в такой зашифрованной форме свидетельствовало, что теперь в своих сочинениях Маймонид обращался исключительно к людям, которые, как он надеялся, смогут возглавить народ. В последующих поколениях они должны будут постепенно открывать истину более широкому кругу своих последователей. Маймонид, впрочем, утратил не только веру в большинство своих современников, которые, по его словам, «ступали дорогой глупцов», но и терпение — он не хотел вновь становиться объектом нападок и придирчивого внимания со стороны тех, кто казался ему недостаточно компетентным для этого, кто препятствовал необходимым переменам. Вспомним его слова из Введения к «Путеводителю», которые мы уже цитировали выше: «...такой я человек, что, если положение безвыходно, путь тесен и я не нахожу иного способа преподать доказанную истину, чем тот, который подойдет одному достойному и не устроит десятки тысяч невежд, я предпочту поведать это ради него одного…»
Если взглянуть на Маймонида с этой точки зрения — как на обладателя высокого интеллекта, человека, исполненного решимости сохранить единство еврейского народа в чрезвычайно опасные для него времена и укрепить его связь со своей верой, взывая как к его древним традициям, так и к жажде прогресса (иными словами, обращаясь как к широкому кругу читателей, так и к избранным, которые будут распространять его религиозную философию и таким образом сохранят ее), — то все прочие аргументы не стоят внимания. Рамбам был всецело поглощен делом своей жизни, он проявил в нем подлинную стойкость, которая изнурила бы рядовых людей, и в конце концов истощил свои силы.
Со дня смерти Рамбама прошло восемь столетий, и за это время многие ученые пытались осмыслить его наследие. Подобная попытка, в свойственной мне неученой манере, предпринята и в этой книге. Его жизнь, его труды, его устремления и его наследие постоянно подвергаются новому анализу и переосмыслению. В каждую эпоху исследователи пытались открыть «своего Маймонида» — Маймонида своего времени, даже своей страны и, безусловно, Маймонида каждого отдельного исследователя. В тумане восьмисотлетней истории и многочисленных искажений, которым подвергли его образ предыдущие комментаторы, уже никто не может сказать, выражаясь словами раввина Герцберга, открываем ли мы для себя того Маймонида, каким он видел себя сам, или того, какого мы хотели бы видеть. Я подозреваю, что гораздо чаще происходит второе.
Мудрецы, изъясняя смысл Торы, руководствуются теми же принципами, что и при составлении Мишны и Гемары. Мы уже вспоминали древнее еврейское предписание, согласно которому никому не позволено слагать с себя ответственность. Не менее значимо предписание мудрецов находить в словах Торы новый смысл, учитывая при этом, что она содержит в себе непреложные истины, которые не подвержены изменениям. Подобно тому как Тора и Талмуд раскрывают нам свой новый смысл в свете современности и потребностей сегодняшнего дня, жизнь Маймонида всегда будет становиться для нас тем яснее, чем больше мы будем изучать ее. Великие еврейские законоучители могут послужить в этом примером, ведь именно им принадлежит изречение дор дор ве-доршав — «Всякое поколение должно истолковать Тору по-своему». Любой из читателей данной книги может последовать этому предписанию.