Двое голодных мужчин сидят и ждут, пока разогреется вонючее мясо, которое они раздобыли в лесу. Сидят на разбитых табуретках и молчат. Ветер иногда завывает, из-за чего разбитый кусок здания стучит по стене и крыше – звук проносится по мозгам, уже не раздражая. Тишину нарушает светловолосый Трог:
– Мне нужно найти вапор.
– Ты же недавно... – растерянно чешет голову, слегка опустив глаза, – мне, если честно, тоже нужно... – поворачивается на жаркую печь и вздыхает, понимая, что участи не избежать.
– Отправимся вместе?
– Я иногда думаю, может вообще перестать это делать? – берет с печи старую сковородку, на которой лежит вонючая волчатина, подносит к носу, обращая внимание на степень приготовления, не только на запах, но и на вид. Поворачивает, чтобы свет лучше падал на объект и нахмурившись, ставит назад. Трог сидит и думает, уткнувшись отстранённым взглядом в тёмные уголки помещения, куда частично закрадываются тёплые лучики. – Улетел бы с этого острова. Тут как раз недалеко до более благоприятного для поиска пищи места, тем более для таких как я. – Вздыхает мужчина, слегка потянувшись.
– Учитывая, что ты всегда оставался незамеченным, то вероятность, что и там тебя найдут – нет. – Встает и ищет среди разного хлама то, что может долго и хорошо гореть. – Теургцы, конечно, твари! Ни выйти, ни зайти! Каким образом они вообще ловят нас? – пинает старые ошмётки и гневится. Наконец расслабившись, задаёт вопрос: – знаешь о них? – достает среди обломков избитый временем стул, переломанный и разбитый в некоторых местах. Разбив на несколько частей подходит к крупной печи, открывает крышку и закидывает в пламя. Сильный жар ударяет по лицу, из-за чего тот немного отводит голову в сторону с недовольством. Садится назад, смотрит на своего знакомого. Он сидит и смотрит на ещё шипящее мясо.
– Да, но меня не волнуют эти тюремщики. А... – скованно, – как бы тебе сказать это? – обхватывает себя руками, цепляя пальцами одежду, которая рвётся от усилий. – Мы ведь люди. – Дрогнув, печалится, а унывающий взгляд устремляется на уставший дух, то дело и плачущий над полумёртвым столбом. От каждого неаккуратного движения мужчин, огонёчек скачет, стараясь выбраться из плена. – Ведем себя как, поганая ликвора, животные. Предаём, убиваем, тьфу! – Поворачивает голову в сторону, где тьма окутала уголки, делая выдох, он то дело и всматривается в тени. – Я столько съел себе подобных за всё время... – Скорбь проскочила в дрожащем голосе.
– Увы, но этого не избежать, – поправляет волосы и немного скривив губы, старается найти оправдание подобным себе. – Вот раньше нам было просто, захотел повесился, захотел застрелился! Да? – Ладонь занавесом отчаяния упала на глаза. – Я как узнал о своей участи... Знаешь? – поник, утонув в непонимании, – попробовал себя пристрелить.
– И как успехи? – качая головой, слегка хихикая.
– А чего ты смеешься? Думаешь смешно? – Вскакивает. Чувствует слабый запах гари и снимает с огня приготовленную пищу. – Стихии... – расстроено.
– А не смешно, когда бессмертный пытается себя убить?
– Рот закрой лучше! – ставит сковородку на деревянный брусок, что лежит рядом, и уходит в, шепчущие ветром места, откуда огонь убегает, разрывая себя на куски. Подходит к двери и прислушивается. Гробовая тишина, разбавленная одинокими порывами ветра и ударами старых обломков.
– Да не дуйся. Думаешь я не пробовал? – Хватает мясо руками и обжигается, начинает дуть в надежде, что остынет быстрее, перебрасывая из ладони в ладонь. Сдавшись, он бросает кусок назад.
– И как успехи? – С горечью.
– Как-как? – Разводя ладонями. – Да никак! Я в сердце стрелял и в голову. Думал... – Поднимает взор на пламя свечи, – самые, как никак, важные места: один кровь гоняет, другой управляет... поднимаюсь весь в крови и думаю: "и это называется смерть?". – Обтягивает персты тканью, хватается за мясо и поднимает, делает небольшой укус, огненное страшно вонючее мясо чавкает меж крепких зубов, которые ещё не сразили болезни.
– А я только в голову. – Возвращается к собеседнику. Садится напротив и смотрит на то, как ест. – Да подожди ты! Горячее же!
– Так вкуснее! запах не чувствуется, – усмехнувшись.
– Я когда проснулся. – Поднимает свой кусок, обернув руку тканью. – Я... – делает укус, который сильно обжигает губы и язык. – Правда не чувствую запаха... – подняв брови, впивается жадно в пищу, разрывая её подобно животному. По всей видимости ни жар, ни боль тот не замечает.
– Это шутка была, – качая головой. – Так расскажи уже, что хотел. – С нетерпением говорит безымянный.
– Небеса были такими красивыми и тёплыми, солнце обогревало меня, а мне было так холодно, – тон сменяется на более уставший и печальный. – Я хотел только одного. – На лике испаряются эмоции, словно капельки воды, павшие на раскалённый металл. – Я хотел отведать человеческую кровь и... – Слабая нервная улыбка вспышкой мелькнуло на лице, – поглотить вапор, да хотя это одно и тоже...
Двое некоторое время поедали мёртвого волка. Желудки наполнились ужасным мясом, которое походит больше на резину, а запах изо рта оставлял желать лучшего. Посиделки в теплом доме не вызывают былых эмоций. Работа в привычном варианте: зарабатывание денег, дабы прокормиться, превратилась в поиск себе подобных или обычных смертных по близости, чтобы пожрать их вапор, успокоив внутреннего зверя на некоторое время. Свечи горят не слишком ярко, «это и к лучшему» – думают двое, ведь не хочется лишний раз видеть невыносимые помои вокруг, которые расстраивают и без того утомлённый от бесчисленных разрушений в округе разум. Творить и создавать никто ничего не хочет, достаточно шариться по помойкам и руинам, оставаясь в укромных местах на сон, спрятавшись в дерьме, чтобы никто тебя не нашёл.
Дверь открывается и солнце попадает на блёклую кожу, заставляя хмуриться и щуриться. Скоро наступит ночь. Двое уходят из дома, чтобы побывать некоторое время в лесу, осматривая окружение. На тёмное время суток оба обычно отправляются в подвалы, чтобы успеть услышать, как кто-то заходит в дом. Ставят специальные шумные ловушки, пугающие новообращенных, а безумцев – приводящие в панику, позволяя проснуться и быстро среагировать, либо уничтожив цель, либо же её съев. Смеркается, огненный закат полыхает на небе, от чего двое на минуту останавливаются, стараясь запечатлеть мгновение красоты, и после замерзшие отправляются назад, к старой хижине, на окраине города монстров. В руках одного старый однозарядный дробовик. На плече висит патронаж со слегка прогнившими и отсыревшими патронами. В некоторых большое сомнение, что те вообще могут взрываться.