– Карвер, очнись. – Неизвестный женоподобный голос пробуждает адаманта. Источник звука неясен, в голове только и появляются мысли о совершенно разных явлениях. Стрелок лежит на кровати в другом помещении, где нет никого. Вся чувствительность и измотанность пропала, а та свирепость словно ушла вместе с ними, но воспоминания заливают горючее в холодную печь. Прилив сил даёт ему возможность вскочить, взять в руки револьвер, лежавший на грубо сделанном деревянном столе. Койка, казавшаяся для него местом первой и единственной смерти, отталкивает своей злостной аурой, напоминая о предыдущих мгновениях и горькой боли. От подобной мысли он, пошатнувшись на месте, берётся за голову и топит в себе все мысли касательно прошедших дней. Сквозь старые и грязные окна просачивается рассеянный утренний свет, смешавшийся с мерзостью, налипшей на стекло. Глаза уставились на уличную картину. Смотря сквозь огорчения и черноту своего утомлённого, но еще борющегося механизма печалится. Обзор смеётся прошедшими днями, ведь за стеклом дорога, запомнившаяся стрелку своим радостным светом и солнечными ожиданиями от пребывания в городе, где жизнь играла вольностью и доброй мелодией. Скривив лицо, он желает убраться поскорее и найти причину произошедшему. Он резко двигается к двери, но ноги подкашиваются, ступая разбито – шаг за шагом, словно навык хождения давно забыт. Это вызывает лишь безмолвную злость, иногда просачивающуюся через пелену мук.
Удары босых ног о деревянный, невероятно скрипучий пол подталкивают к психозу, заставляют стрелка подумать, что симптомы возвращаются назад. Мышь не сможет проскочить на своих коготках по такой безобразной и шумной поверхности. Он сжимает в руках револьвер, стараясь хоть как-то успокоить безумие вапора.
Пробудившийся, дергает дверь, но та не поддаётся. Он повторяет действие, но всё же утомление завывает в мозгах рассеянной тупостью, тормозя каждую мысль и отзывая возможность видеть причины происходящего вокруг. Болезненные ощущения, молоточком бьющие по нервным окончаниям, требуют отдыха, превращая движения ловкого воина в старческие медленные движения, способные вызвать лишь жалость в глазах невидимых свидетелей. Проблеск страха проскакивает в голове представлением, что жизнь его окончится в забытом стихиями месте. Тот в бреду и полусонном астрале бродит по помещению, ступая раз за разом всё глупее и смешнее. В щели закатываются капельки чернил – пылко-угольные мысли, не способные вылиться на бумагу. Они впитываются в мрачные стены, сохраняя в помещении болезненную ауру, которая будет распространяться на каждого гостя. Перехватив назад движения и мыслительные процессы, взирает на закрытый, непроницаемый проход, который на его взгляд превратился в тюремную бронированную дверь.
– Карвер? – неизвестная, дрожащим, словно та столкнулась с умирающем солдатом на мёртвом поле битвы, который может шептать и просить о последней услуге. – Я так рада! Ты проснулся? Как чувствуешь себя, Карвер? – После с милой и забавной усмешкой: – Этот ужасный пол... Правда очень скрипучий! Ответь! – больной так и не мог вспомнить кому принадлежит этот звонкий, приятный уху голосок. Завихрения приносят только кровавые лики, устроившие парад из зла и агонии. – Ты уже третий день только и спишь!
– Где я? – отчаянно спрашивает, отвернувшись на городской пейзаж, где проносятся люди, забитые рутиной и непонятной стрелку суетой. Жены и мужи, дети, все идут по своей судьбе обычных смертных, которых заботит только настоящее и прошлое, постоянно вспоминая, как хорошо раньше жили и, что уже ничего, к сожалению, не вернуть. Иногда просачивается ветер и, создавая гул, смешивается с радостными криками отпрысков, вставших пораньше, чтобы позабавить себя шутками и играми в войну. Как жаль, что они не понимают настоящий ужас смерти, когда падает бездыханное тело и уже больше подходит на кусок мяса похожий на человека, который только недавно желал тебе доброго утра или же злостно ругал. Карвер иногда проклинает себя за убийства, совершающиеся минимум раз в неделю. Хочется верить, что все точно заслуживали смерти, как он сам. Вечные проблемы заставляют умирать обидчика либо от меча, либо от смертоносных пуль, разносящих плоть на куски.
– Благо ты ответил! Я так рада, что ты очнулся... Пожалуйста, открой дверь. – доносится из-за двери. Майнбласт в бреду закрыл замок, чтобы никто его не тревожил, благополучно забыв об этом. Его удивляет тот факт, что по комнате он уже бродил.
Дверь распахивается с противным скрипом, а за ней стоит Мираэтта, уставшая и поникшая, радостная и счастливая. Кидается в объятия к приятелю со скромной улыбкой на лице и падающей по щеке звездой. Сжимая крепко и нежно, не желает отпускать своего возлюбленного, вцепившись в него своими тоненькими пальчиками, так же оставляя мелкие царапинки.
Карвер стоит недвижимо, будто кто-то пленяет разум. Стрелок больше близок к смерти, чем сраженный от неизвестной болезни человек. Вырвавшись из объятий, подходит к кровати и, отключившись, падает на подобие матраса с забавным детским сопением. Мираэтта устроилась рядом с ним, тихонечко обнимая и поглаживая кожу, положив голову тому на спину. Она улыбается, зная, что Майнбласт жив и по крайней мере может ходить и разговаривать. Заметив в руках пистолет, она аккуратно вытаскивает из ослабленной хватки и ощущает тяжесть оружия, которое никогда не держала. Желая быстрее избавиться от этого давящего ощущения, она убирает его, возвращаясь к ласкам.
Неразборчивая речь в голове пробуждает сознание сражённого, каждый звук не похож на реальный, словно приходят они из неизвестного мира. Иногда проскакивает шёпот о времени царствия стихий, а так же об их конце.
– Карвер! Карвер! Проснись! – дикий крик проникает в голову. Проснувшись на поле, замечает, что вокруг бездыханные тела, забитые и разорванные. В руке меч, а в другой револьвер, из дула которого медленно поднимается едкий пороховой дым. Ладони в крови, а напротив стоит в обугленной одежде Олаф с отрубленной рукой, на лице его отвратительная гримаса ужаса. Обернувшись, замечает, что все мертвецы на одно лицо с одними и теми же ранениями.
– Воспрянь, Карвер! – шёпот превращается в крик продолжает проникать в вапор, и только теплый лучик солнца согревает стрелка и ушедших из жизни.
Прекрасная даль, горизонт, который создает ощущение свободы, и уже нет рядом ни мертвецов, ни оружия, ни приятеля. Сделав медленный вдох, ощущает свежесть нового дня, который стремится в даль, словно взор снайпера. Одиночка вновь чувствует себя собой, зная, что в округе нет ни единого, который мог бы создать угрозу не только для его жизни, но и для мирского пространства.