– Вставай! – умиротворению мешает запах пороха, который выходит из дула и раздражает обоняние. Немного покосившись, закрывает глаза, чтобы вновь попытаться ощутить медленное течение сущности в свободную от прошлого даль. Повторный медленной вдох чуть-чуть расслабляет, но всё же тревога в сердце проникает ручейком, который находит самые слабые места.
Дым начинает валить из-под ног, из-за чего стрелок чувствует жжение и боль в лёгких. Трупы оживают и визжат в мучениях, смешивая крики в симфонию страха. Пронзительный вопль заставляет стрелять и размахивать массивным мечем, на гарде которого красуются узоры. Ярость поглощает сердце, заставляя резать головы и разбивать тела пулями. Смог опьяняет, а небесный пейзаж сменяется отравляюще густым, угольным призраком, который валит и валит с кровавой почвы, на которой сорняками поселились мертвецы.
Солнце пропадает с поля зрения, спрятавшись за чернильными воздушными ядами. Трупы бегают вокруг и дразнят. Пули не заканчиваются, и мир в голове превращается в оживший кошмар, утомляя и пропитывая все нейронные связи тьмой. Стрелок совершенно выходит из себя и накал зверства сжигает округу, уничтожая всю траву вокруг себя и каждый кустарник, каждый миллиметр поля. Тела застывают и медленно горят, смеявшись и улыбаясь в безумии. Олаф сдаётся сумасшествию и, достав семисотый, стреляет в голову товарища.
Стрелок возвращает сознание в комнате, в которой уснул, держа в руке револьвер. Он целится в, не обращающего внимания на угрозу, эгаранади. Пустые глаза и безобразная улыбка вооружённого пугают каждого присутствующего. Один служитель стихий понимает борьбу одержимого, смотря на картину с сожалением. В его глазах те же утопленные в слёзах других – мучения.
Карвер отпускает пистолет, с грохотом падающий на пол. Лицо обретает жизнь, вновь возвращается в привычный для всех образ. Тело не заставляет ощущать ни боль, ни слабость, только невыносимое желание пить.
– Воды... – Сообщает и, упав на колени, задыхается, кашляя и страдая от обычной потребности. Мираэтта оцепенела от страха. Рядом стоит Олаф, который вовремя зашёл в помещение, всего за пару минут до произошедшего, успев застать как тот поднял оружие.
– Бегом! – рявкает светловолосый. Вода прибывает почти моментально. Рядом со стрелком приземляется оловянная кружка с ледяной водой, на глади которой прыгают кусочки разбитой ледяной корки.
– Молитесь, чтобы Садрос остался в неведении. – Тихо шепчет эгаранади и уходит прочь в спешке.
– Стихии, мать вашу, оставили нас. – Тихонько проговаривает Олаф и подходит к подруге, которая уже успокоилась, но все равно поглощена ужасом в глубине своего сознания. Садится на край жесткой кровати и наблюдает, как полу мертвец наслаждается водой. Он сидит на коленях и, весь в холодном поту, смотрит в одну точку, пытаясь вернуться из воспоминаний, что подарили сновидения. Он больше походит на местного алкаша, чем на вояку с многолетним стажем. Волосы все спутаны и лохматы. Уголки рта отпущены ниже обычного, поэтому на лице глубокое недовольство и слабое отчаяние, вызванное уходящими кошмарами.
– Да что, мать вашу, здесь происходит... – молвит Кислый, смотря жалобными глазами на стрелка. Карвер, допив воду, встаёт без верхней одежды, из-за чего девушка никак не может оторвать глаз. Отряхнув штаны из мешковины, надевает на себя рубаху, которую аккуратно сложили рядом с кроватью на небольшом столике, подбирает семисотый и, проверив барабан, закрывает. Пара поворотов для проверки работоспособности.
– Эти двуличные паскуды скорее всего и отравили меня. Этот Садрос, как и... – тряхнув головой – хотят забрать меня. Мы не можем им доверять. – Одеваясь, говорит. – Скроемся, а потом выясним, что со мной – решительно проговаривает грубым голосом стрелок. Вскоре, трое напарников собираются в путь, только необходимо надеть кобуру, ножны и собрать остальное снаряжение, что аккуратно и заботливо разложено по комнате.
Глава II – Человек с Перевязанным Взором
На старом, избитом столе лежит написанное, явно в спешке письмо, имеющее некоторое количество пятен крови, следов пота и ещё разных и странных отличительных черт: укусы, надорванные уголки, слезы, сопли.
– О чём идёт речь в записке? Кто такие эвануиты¹² и другие? – Ровным тоном говорит светловолосый Келемдар. Взгляд ясный, а мысли чисты, словно лист бумаги, принимающий новую информацию раз за разом. Опускается ближе к человеку, сидящему за крепким деревянным столом допроса, имеющем тысячи царапин, будто кухонная доска для резки овощей или мяса. Приблизившись, он облокачивает своё тело на руки и разваливается от усталости так, что лопатки, наверное, сомкнулись.
– Будьте. Любезны... Кхм. – Медленно и развязно отвечает мужчина меньшего возраста, дразнясь и явно понимая свою значимость, поэтому не боится совершать необдуманные поступки из-за своего болезненного состояния. В изумрудных полу-прикрытых глазах отражается капитан Келемдар, одежда которого блестит и сияет в лучах солнечного света, поступающего с отверстия на потолке. На коленях лежат руки, закованные в большие кандалы с удивительно толстыми цепями, их непропорциональная тяжесть почти не позволяет двигаться. Лицо исхудало, из-за чего скулы неестественно выпирают, почерневшие запястья онемели и кровоточат, а чувство собственной важности только растет и цветёт с пониманием происходящего. Взгляд иногда отстраняется и уста молят, чтобы высказать всю правду, но важность события не позволяет нарушить молчание. Мужчина указывает глазами на бочку с водой, стоящую в углу. Язык жадно облизывает губы и уже чувствует вкус невероятно вкусной, блаженной и чистой воды, а пока воображение играет красками во рту, чувствуется только металлический оттенок крови.
Следует удар, страшная пощечина влетает прямо по его милому от бессилия, грязному и глупому от обреченности лицу. После шлепка следует молчание, сопровождаемое очередным кровавым плевком в сторону. Гудение пробивает голову, а шокированные глаза стараются найти что-то в сером от удара обзоре. Брови поднимаются с нарастающей болью.
Кровавые крапинки на лице просачивают через себя мелкие капли, из-за чего уже на ладони Келемдара остаются светлые размазанные следы багрового сока, ранее бегающего по сосудам.
– Не смей... – схватив за лицо заключенного, – указывать на свои желания, грязный ублюдок, – сообщает допрашивающий, тыча лицом парня в бумагу, которая повидала и так многое. Вся избитая не только временем, но и чувствами, эмоциями и действиями она очередной раз страдает от человека, хотя и была создана им.
– Я задам вопрос еще раз, тварь, – отстраняется назад, закрывает гневные очи и набирает воздух в надежде, что следующий вопрос станет последним в этот вечер. – О ком или о чём идёт речь в этой заметке? – грозно, в голосе чувствуется армейская воинственность. Рука мертво впивается в шею человека, сидящего в жутких браслетах. Лик избитого бледное и не показывает эмоций, хотя голос явно забит чувственностью, которая успешно скрывается: