Она удивленно обернулась, ее худые плечи приподнялись, на лице отразилась тень сочувствия.
– Дмитрий Сергеевич… вы что? Испугались? Право, не стоит так волноваться, хотя я, конечно, вас понимаю…
Что же ты понимаешь, – подумал он закипающим мозгом. – Ты даже на дюйм не можешь меня понять…
– Один их вид может напугать, на все же не стоит, на вас же лица нет, Дмитрий Сергеевич! Обыск не у вас, а у Эльвиры, что же так волноваться-то! – она высвободила руку, и ему стало стыдно за поведение, еще более стыдно за страх, но уже перед самим собой. Страх, который он носил внутри с рождения, страх впитавшийся в каждую его клеточку, каждую пору, – он точно знал, что его «Я» перестало существовать давным-давно: человеком по фамилии Ларин правил всепоглощающий, безразмерный, бездонный, черный страх.
И если бы сейчас пришли за ним, то увидели умирающего от ужаса учителя без имени и фамилии, на которого показывают пальцами ученики, не стесняясь, обсуждают, фамильярно похлопывает по плечу Валерик, который говорит: ты, брат, может и умен, но все равно ты никто.
Ты никто.
Ты безымянный бит в безбрежном информационном море, не несущий никакой полезной функции.
Ты как монета, – переходишь из рук в руки, не осознавая своей ценности, потому что ценность твоя – внутренняя, – ничтожна, ты сам так решил, поэтому так и есть.
Кто ты, мистер Ларин?
Тук-тук.
– Дмитрий Сергеевич! Что с вами? Может, вам в медпункт сходить? – Комарова трясла его за плечо. Сознание постепенно вернулось, медленно он увидел ее лицо, вспомнил, где находится, кто эти люди в костюмах, которые пришли… не за ним.
Ларин встрепенулся.
– Черт! Простите… не выспался.
– Дмитрий Сергеевич, я знаю, у вас непростая ситуация, но мой вам совет – ночью нужно спать, иначе… муж моей соседки допрыгался до инсульта с ночными дежурствами.
– Спасибо… думаю, вы правы, надо сократить.
– Обыск уже два часа идет, мне позвонили рано утром, сказали, чтобы к половине восьмого была на работе. Ничего толком не объяснили. Пятнадцать минут назад мне звонили из отдела образования… в общем, Эльвира больше не работает в школе. Ее обязанности возложили на меня.
Она едва заметно улыбнулась, мелкие морщинки собрались возле давно выцветших глаз, но сейчас, кажется, они сияли.
Ларин смутился, будто открылся секрет, о котором они предпочитали не говорить, этот секрет как сургучная печать скреплял их странный союз.
– Поздравляю, – сказал он, протягивая руку.
Комарова секунду помедлила, потом протянула свою: короткое рукопожатие на могиле врага, а то что враг повержен, сомнений не оставалось. Машины выкрашены синим цветом – чтобы не отпугивать потенциальных покойников. На самом деле, внутри они черные.
– Рано поздравлять, Дмитрий Сергеевич, комиссия по назначению после обеда.
– А мне кажется, они уже все решили, – сказал Ларин и пошел в класс.
Она смотрела ему вслед, пытаясь понять, чему она стала свидетелем – банальному переутомлению, или настоящим, но тщательно скрываемым эмоциям, которые в экстренных обстоятельствах вырвались наружу. Весь ее педагогический опыт, благодаря которому Надежда Петровна отличала ложь ученика по одному произнесенному слову, говорил ей – Ларин врет. Он слишком многое не договаривает, слишком многое скрывает.
И она, не колеблясь ни секунды, продала бы душу, чтобы узнать, что именно.
Песчинскую вывели в наручниках, когда в школе шел третий урок. Вестибюль первого этажа был пуст, даже охранника попросили выйти покурить в туалет. Минут двадцать молчаливые ребята в масках таскали ящики с бумагами, потом двое сотрудников, удерживая скованные сзади руки бывшего директора, быстрым шагом покинули здание школы.
В прозрачное окно класса Ларин видел, как распахнулась боковая дверь одного из автобусов, Эльвиру подтолкнули, она шагнула внутрь обреченно, лишь на мгновение ее лицо повернулось к школе и, кажется, она смотрела прямо ему в глаза, потом двое сопровождающих протиснулись вслед за ней, и дверца автобуса мягко закрылась.
Она не сделала мне ничего плохого, – подумал Ларин. – Если не считать вымогательство оценок для Успенского. Наверняка инкриминируют взятки, халатность, избиение золотого медалиста, – ей сильно повезет, если не найдут наркотики в нижнем ящике стола.
Глава 50
Саша вошла в подъезд, исписанный наскальной живописью современных неандертальцев. Искромсанные дверцы почтовых ящиков болтались на хлипких петлях – кое-где выглядывала одинокая газета, но основным содержимым были рекламные листовки, преимущественно микрозаймов на все вкусы и виды.