Неопределенно веду плечами.
Мама долго молчит, а потом, глубоко вдохнув, начинает запевать свою любимую заунывную:
— Ста-а-арый клен, ста-а-арый клен, старый клен стучит в окно…
Приглашая нас с друзьями на прогулку-у.
Отчего? Отчего? Отчего мне так светло…
Оттого что ты идешь по переулку…
Снегопад…
Мама продолжает петь, качаясь со мной из стороны в сторону, а я на время прикрываю глаза и отпускаю себя.
Обещаю, что завтра я обязательно снова буду сильной фенистилкой Валеркой, а сегодня я… Лерочка.
Маленькая и обиженная. Ранимая плакса.
В конце концов, понимаю, что Тимур и правда ни в чем не виноват. Да и о чем жалеть? Хорошо ведь было.
Не сразу понимаю, что мама заканчивает со своей самодеятельностью. С трудом открывая глаза из-за слипшихся век, чувствую, будто бы легче становится.
Отодвинувшись, иду к ведру и наливаю стакан воды. Залпом выпиваю. Мама пристально на меня смотрит. Усаживается за стол и пялится на живот.
— Валерьевну-то ждем? — спрашивает грубовато.
— Нет, — вскрикиваю, округляя глаза. — С ума сошла?
Внутри от стыда баллон с алой краской взрывается. Чувствую, что даже кончики пальцев пылают. Надо же такое сказать!
— Жалко, — вздыхает мама. — Натаха с работы вон кроватку просто так отдает. Розовую. Ты не думай… если понесла — ко мне иди. Никаких чтобы абортов там или кесарев.
— А кесарево-то тут при чем? — смеюсь заливисто. — Ты что, правда рада была бы?
Мама поднимается и подходит ко мне. Заботливо убирает волосы за уши и разглаживает мокрые щеки. Разглядываю ее нахмуренное лицо с подведенными черным карандашом бровями, короткую стрижку «под мальчика», заметные морщинки на шее.
От мамы пахнет ее любимыми духами с ароматом белой розы и порошком. Наверное, опять стиралась вручную — насос-то не работает.
— Конечно, радая была бы. А чего мне нерадостной быть? Ребенок всегда счастье. Дети вообще цветы жизни, знаешь ведь?
— И как мы… ещё и с ребенком. И с насосом этим…
— Ой, Валерун. А как мы тебя с бабкой вырастили? Тогда этих насосов и в проекте-то не было. Стирались на «Малютке» — машинка такая небольшая, вот со стул размером. Отжимать самим, полоскаться на реку ходили. Ты еще зассыха была такая, жуть.
Прикрыв глаза ладонью, хохочу, что есть сил. И правда, зассыха. Помню-помню.
— Так что, если беременная, к антилопе своему, козлу этому водяному не ходи. Сразу ко мне. Поняла?
— Поняла, мам, — киваю умиротворенно.
— Ну все, холера. Дуй спать. Глаза мне тут мозолишь.
— Пока, мам, — в секундном порыве крепко ее обнимаю и неловко целую в щёку. — Спасибо.
— Ладно уж, че там, — отмахивается она.
Получается как-то нелепо.
Такие нежности не для нас. По крайней мере, я уже и забыла, когда проделывала это раньше. Вот смотрю на неё — люблю не могу. Мама ведь. Мамочка. Моя родная. А высказать всё и обнять не могу. Сразу рыдаю.
Вернувшись в комнату, укладываюсь в постель и долго перебираю в памяти все события, которые случились со мной за эти недели.
В течении сегодняшнего дня, мы с Тимуром практически не разговаривали. Не до того было. Занимались тем, из чего на семьдесят процентов состоит наша служба: строчили отчеты об операции по поиску украденной диадемы. Долго и нудно.
Это и хорошо. Вздыхаю.
Отвлекает.
А вообще, скоро лето… День сменится другим днем, лето — осенью, осень — зимою. И моя глупая любовь к майору, как ярко-желтая листва покроется непробиваемой коркой рыхлого снега. Такого чистого и белого, будто ничего и вовсе не было…
Глава 26
Спустя шесть месяцев
Ноябрь в этом году грязный.
Грязный и гадкий, потому что до работы от своей новой квартиры-студии, которую вот уже два месяца я снимаю в гордом одиночестве, добираюсь полтора часа вместо обычных двадцати с хвостиком минут.
Стряхнув мокрый снег с беретки, захожу в дежурку и приветливо здороваюсь с ребятами:
— Доброе утро всем.
Наши участковые тут же прекращают разговор и охотно отвечают:
— Здорова.
— Лерка, привет.
— Завьялова, душа наша, — вздыхает Сенечка Юрьевич. — Опять опоздала, твои все уже у главного. Получишь по самые помидоры.
— Они у меня железные. Не получу, — мило улыбаюсь и неспешным шагом отправляюсь к кабинету.
Сняв утепленное коричневое пальто, пытаюсь наладить дыхание. Прическу поправляю, кулон на груди, сумку на плече.