— Если так, то почему столь поздно? Моего отца уже одиннадцать лет нет в живых.
Он хотел еще что-то сказать, но тут зажужжал мобильник Циглер. Она взглянула на номер и на собеседников, извинилась, поднялась и отошла в угол гостиной.
— Если не ошибаюсь, ваш отец родился в тысяча девятьсот двадцатом, — продолжал Сервас. — А вы в тысяча девятьсот семьдесят втором. Получается, что вы очень поздний ребенок. У него были еще дети?
— Моя сестра Мод. Она родилась в тысяча девятьсот семьдесят шестом, через четыре года после меня. Мы оба от третьего и последнего отцовского брака. До этого детей у него не было. Почему — не знаю. По официальной версии он познакомился с матерью в театре, где она была актрисой. — Ломбар снова умолк, словно обдумывая, до каких границ может быть откровенен, потом заглянул Сервасу в глаза и решился: — Мать действительно была прекрасной актрисой, но никогда не показывалась ни на сцене, ни в театре, ни на публике и уж тем более — на киноэкране. Весь ее талант уходил на то, чтобы играть спектакль для одного зрителя: удачливого мужчины преклонного возраста, который хорошо оплачивал ее общество. Она обзавелась надежными обожателями среди богатых бизнесменов и пользовалась большим спросом. Мой отец был одним из самых постоянных клиентов. Несомненно, он очень быстро начал ее ревновать. Ему хотелось владеть ею безраздельно. Как и во всем, здесь он тоже желал быть первым и начал расшвыривать соперников всеми доступными способами. В конце концов он на ней женился. Или, с его точки зрения, купил. Он продолжал относиться к ней как… к шлюхе даже после свадьбы. Когда они поженились, ему был пятьдесят один год, а ей тридцать. Ей бы надо было понять, что ее карьера миновала высшую точку и надо приспосабливаться к новым условиям. Но она просто потеряла голову от отца и не подозревала, насколько он может быть жестоким.
Эрик Ломбар внезапно помрачнел. Он так и не простил отца. Сервас подумал, что между ним и Ломбаром очень много общего, и вздрогнул. Оба они сохранили о семье достаточно противоречивых воспоминаний, полных радостей и страданий, светлых моментов и страхов. Краешком глаза он наблюдал за Циглер. Она все это время говорила по телефону, стоя в углу гостиной спиной к ним.
Вдруг Ирен резко обернулась, и их глаза встретились. Сервас сразу насторожился. По телефону ей сообщили какое-то известие, которое ее поразило.
— А кто вам рассказал все это про ваших родителей?
— Чтобы порыться в семейной истории, я несколько лет назад нанял журналиста, — невесело улыбнулся Ломбар. Он чуть помедлил. — Мне давно уже хотелось побольше разведать о родителях. Кому как не мне было знать, что они, мягко говоря, отнюдь не были гармоничной парой. Но таких откровений я не ожидал и дорого заплатил журналисту за молчание. Информация того стоила.
— Так что, впоследствии никто из этой братии больше не желал сунуть свой нос в ваши семейные дела?
Ломбар посмотрел на Серваса, снова превратился в недоступного бизнесмена и пояснил:
— Желали, конечно. Я их всех купил. Одного за другим. Я потратил целое состояние. За пределами некоторой суммы купить можно все…
Он опять пристально посмотрел в глаза Сервасу, и тот понял: «И вас в том числе». Такая наглость вывела его из себя, и он снова разозлился. Но в то же время Сервас отдавал себе отчет, что человек, сидящий напротив, в сущности, прав. Ради себя он нашел бы силы отказаться от денег, не нарушить тот этический кодекс, который принял, поступая в полицию. Но если предположить, что он журналист, а этот человек предлагает для его дочери лучшие школы, профессоров, университеты, а потом хорошее место в той профессии, о которой она мечтает, хватило бы у него мужества отказать Марго в таком будущем? В определенном смысле Ломбар прав. За пределами некоторой суммы продается все. Отец купил себе жену, сын приобретает журналистов и, вне всякого сомнения, политических деятелей тоже. Эрик Ломбар стоял к своему отцу ближе, чем ему казалось.
У Серваса больше не было вопросов.
Он поставил на столик пустую чашку. К ним вернулась Циглер. Он украдкой взглянул на нее. Она выглядела напряженной и чем-то встревоженной.
— Вернемся к делу, — холодно произнес Ломбар. — Мне хотелось бы знать, есть ли у вас версии.
Вся симпатия, которую Сервас почувствовал к этому человеку, вмиг исчезла. Миллиардер снова говорил с ними, как с лакеями.
— Сожалею, — поспешил сказать Сервас тоном налогового инспектора. — Но на данном этапе мы предпочли бы избежать комментариев по поводу следствия со всеми, кто так или иначе фигурирует в этом деле.