Первое — кожаные сапоги, единственное, что было на аптекаре, не считая плаща с капюшоном. На его грузном теле они выглядели до странности маленькими.
Второе — правая рука жертвы.
На ней недоставало пальца.
Безымянного.
Палец был отрезан.
— Пошли, — сказала д’Юмьер, когда техники поднял и тело и положили его на мост.
Металлический мостик вибрировал под их шагами, и Серваса на мгновение охватил ужас. Под ним была пропасть, и по дну ее несся поток. Сгрудившись вокруг тела, техники осторожно откинули капюшон и отпрянули. Нижняя часть лица аптекаря была замотана серебристым скотчем, глаза вылезли из орбит. Сервас представил себе, какие муки испытывал человек, которого фактически душили скотчем, и как он кричал. Но более внимательный осмотр показал, что глаза Гримма были так выпучены не по естественной причине. Убийца вывернул ему верхние веки к бровям, скорее всего, с помощью пинцета, а нижние пришпилил к щекам. Он заставил жертву видеть… Мало того, преступник изуродовал лицо аптекаря каким-то тяжелым предметом, видимо, молотком, нос держался только на узкой полоске кожи и остатках хряща. На волосах виднелись следы грязи.
На миг все затихли. Потом Циглер отвернулась к берегу и сделала знак Майяру, а тот взял мэра под руку. Они подошли к Сервасу. У Шаперона был очень испуганный вид.
— Это несомненно он, — пролепетал мэр. — Гримм. Но господи боже мой, что с ним сделали!
Циглер мягко подтолкнула мэра к Майяру, и тот увел его подальше от трупа.
— Вчера вечером мэр играл в покер с Гриммом и еще с одним приятелем, — объяснила Ирен. — Получается, что они последними видели его живым.
— Думаю, на этот раз у нас будут неприятности, — тихонько буркнула д’Юмьер. Сервас и Циглер взглянули на нее, и она добавила: — Мы явно удостоимся чести появиться в прессе на первой полосе. Причем не только в местных газетах.
Сервас понял, о чем она говорит. Ежедневные газеты, еженедельники, национальные телеканалы… Они окажутся в центре циклона, их закрутит медиавихрь. Это явно не создаст благоприятных условий для расследования, но выбора у них не было. Тут он обратил внимание, что Кати д’Юмьер выглядела необыкновенно элегантно. Это не бросалось в глаза, поскольку прокурор всегда одевалась с иголочки и прекрасно держалась. Но сегодня она явно постаралась. Блузка и костюм в английском стиле, пальто, колье и серьги в ушах — все подобрано безупречно. Сдержанный макияж был под стать: лицо выглядело суровым и в то же время приветливым. Наверное, на эту сдержанность ушло немало времени перед зеркалом.
Она предвидела, что будет много прессы, и заранее подготовилась.
Не то что Сервас, который даже не удосужился причесаться. Слава богу, хоть побрился!
Все-таки одного Кати предвидеть не могла. Вид трупа произвел на нее такое впечатление, что все ее старания хорошо выглядеть пошли насмарку. Лицо сразу постарело, стало затравленным и усталым, хотя она прекрасно собой владела.
Сервас подошел к технику, который со вспышкой фотографировал тело в разных ракурсах.
— Я на вас надеюсь. Ни одна фотография не должна потеряться, — сказал он. — Ни в коем случае не оставляйте их в беспорядке.
Техник кивнул. Понял ли он намек? Если хоть одно фото просочится в прессу, отвечать за это придется Сервасу.
— Судмедэксперт осмотрел его правую руку? — спросил он Циглер.
— Да. Он считает, что палец отрезали каким-то острым предметом, наподобие клещей или секатора. Более подробное исследование покажет.
— Безымянный палец правой руки, — уточнил Сервас.
— Соседний и все остальные не тронули, — заметила Ирен.
— Кажется, мы подумали об одном и том же?
— Перстень с печаткой или кольцо.
— Убийца хотел его украсть, унести в качестве трофея либо сделать так, чтобы кольца больше никто не увидел.
Циглер удивленно посмотрела на него и спросила:
— Зачем ему было его прятать? Почему бы просто не снять?
— Наверное, оно не снималось, ведь у Гримма были очень толстые пальцы.
Спустившись вниз, он увидел толпу журналистов и собрался их обойти, но другой дороги, кроме бетонного парапета за супермаркетом, не наблюдалось. Разве что пойти напрямую через горы.
Изобразив на лице соответствующее случаю выражение, Сервас приготовился броситься в свалку, но его остановила чья-то рука.
— Позвольте мне.
Д’Юмьер снова обрела весь свой апломб. Сервас посторонился и принялся с восхищением следить, как виртуозно она заговаривает зубы журналистам, создавая впечатление, что действительно делится важными открытиями. Кати отвечала каждому из них, значительно, с легкой понимающей улыбкой глядя прямо в глаза, при этом не давая никому забыть об ужасе ситуации.