— Вы какого взвода?
— Пофиле.
— Он спит?
— Сейчас посмотрим.
— Нет, не будите его.
— Господин лейтенант, не желаете ли землянички?
— Да не откажусь, — сказал Субейрак. — Вот уж никогда не доводилось есть землянику в два часа ночи!
Ретельская ночь благоухала земляникой. Аромат ягод смешивался с испарениями свежевскопанной земли. Невозможно разобрать, что происходит на холме, где окопались боши. Ничего не видно, ни звука не слышно. Только сильно пахнет земляникой. Какая она крупная — словно яблоки — эта ретельская земляника.
Субейрак задумчиво посмотрел на север. Он чувствовал за своей спиной Францию — огромное засеянное поле, пораженное спорыньей и уже изуродованное вражеским нашествием. Где-то там живет Анни, скорей всего она сейчас в Бордо со своей конторой. Анни… он ничего не знает о ней после письма, полученного в Вольмеранже. Где-то там же и бабушка, которая все забывает про войну и спрашивает у его матери, отчего военная служба Франсуа так затянулась в этом году.
Во тьме задвигались тени. Субейрак узнал голос Пофиле. Они поздоровались, не видя друг друга.
— Сдерут с тебя немцы шкуру, Пофиле, — сказал Субейрак: надо же было продолжать балагурить.
— Сало, а не шкуру, — ответил, как обычно, Пофиле.
Но от прежнего добродушного зубоскальства этого офицера-крестьянина не осталось и следа. Пофиле изменился после Вольмеранжа. Несмотря на всеобщее расположение к нему, теперь особенно усилившееся, и несмотря на свою крестьянскую скрытность, Пофиле заметно помрачнел, и эту перемену нельзя было не связать со смертью «человека».
— Кстати, Субейрак, — сказал Пофиле. — Поздравляю! Я ведь тебя не видал с тех пор, как ты заделался штабным!
— Заткнись, — сказал ласково Субейрак.
— Что ни говори, это — повышение. Ты теперь на коне! Надо бы спрыснуть!
— «На коне». Болван! Тут не только коней, тут и клячи-то ни одной не осталось!
— Ну, а как ты ладишь с Ватреном?
— Плохо. Он меня не выносит.
— Да что ты!
— Но ведь наверно они спрашивали его мнение, прежде чем сунуть меня адъютантом в штаб батальона! По-моему…
— Что?
— Ничего.
— Нет, скажи!
Франсуа затруднялся объяснить свою мысль и уже пожалел, что начал этот разговор: продолжать его было невозможно, не упоминая о событии, происшедшем в Вольмеранже.
— По-моему… Ватрен хотел держать меня поближе к себе, чтобы… чтобы следить за мной.
— Зачем?
Субейрак подумал о своей встрече с майором в «Плодах Прованса» и заметил вскользь:
— Не знаю. Он никогда не упускал случая ко мне придраться. Помнишь историю с самовольной отлучкой в Валансьенне? Я тогда отсидел как миленький пятнадцать суток, а тебе — я это не в упрек говорю — все сошло с рук.
— Но ведь у нас было разное положение, — сказал Пофиле.
— В каком же смысле?
— Я женат, а ты — нет.
Субейрак свистнул от удивления. Этот увалень — неплохой психолог.
— Пожалуй, ты прав. Жандарм тебе все спустил только потому, что ты женат, а ко мне он прицепился: ведь я удрал к любовнице!
Со дня мобилизации до январского отпуска это была его единственная встреча с Анни.
— Дай-ка мне сигарету, — сказал Пофиле — у меня тут осталась только дрянь.
Табачный дым смешивался с испарениями свежей земли. Улыбка погасла на лице Субейрака: местность напомнила ему кладбище над Мозелем-
— Ватрен меня терпеть не может, — проговорил он. — Вот и сейчас он напустился на меня за то, что я сплю!
— Это верно, но все-таки он уже два раза отметил тебя в приказах, — возразил Пофиле. — А я по-прежнему топчусь на месте. Знаешь, кто такой Ватрен? Он крестьянин. Как я. Вот и всё.
— Что «всё»?
— Всё. Он крестьянин.
В спокойном, уверенном голосе Пофиле звучала гордость. Сказать о Ватрене, что он крестьянин, — это, по мнению Пофиле, объясняло все.
— Ты зачем пришел? — спросил Пофиле, шумно, с жадностью затягиваясь.
— Хочу проведать своих старых зебр. Вечно это начальство суется с фазными дурацкими затеями. Сперва искалечили мне взвод своими особыми заданиями, а потом и вовсе его у меня отобрали и на мое место поставили моего бывшего помощника.
— Я его знаю, Бушё, — проговорил Пофиле. — Он из Сент-Андре. Болтун и подхалим.
— Кадровый унтер-офицер, любитель пофасонить. Все у него с головы до ног — и обмотки, и штаны, и кепи — не как у людей. Как он трясся, когда нас бомбили на передовых! Сегодня майор приказал ему переправиться со взводом — с моим взводом — через канал. Ладно. Этот негодяй доложился капитану, новому человеку, присланному взамен Леонара, маслоторговцу с Уазы. Ну, новичок и сообщает майору: выполнить приказ невозможно, так как мешает неприятель. Подумай только: немцы, видите ли, стреляют, когда ему надо перебираться через канал. В результате я сам должен повести своих зебр! Если услышишь перестрелку, тебе придется поддержать нас.