Яна пододвинула к нему чашку с чаем и только сейчас вдруг сообразила, что это ее единственная чашка. Пожав плечами, она взяла котелок в обе руки и отпила пару глотков чаю прямо оттуда, а потом села на стул.
Конечно, можно было запросто постучать в соседний дом и попросить чашку взаймы. Но Яна еще не успела познакомиться с соседями, а кроме того, у нее было такое чувство, что если она не начнет рассказывать прямо сейчас — то в другой раз у нее может и не хватить решимости. Наверное, она больше никогда не осмелится снова заговорить о Бремпорте. И уж точно никогда больше у нее не будет такого внимательного и понимающего слушателя, как Шон Шонгили.
— Не знаю точно, что из этого засекречено, — начала рассказывать Яна. — По крайней мере, я не собираюсь рассказывать тебе, как именно повстанцы пробрались на станцию, — Яна передернула плечами. — Черт, да я все равно этого толком не знаю и могу только догадываться. Понимаешь, Шон, самое страшное то, что все эти смерти были совершенно никому не нужны. Вот в чем штука, Шон! Никто из всех этих людей не должен был умереть. Никому не нужно было, чтобы они умерли, ни-ко-му! Мятежникам нужны были только медикаменты, продовольствие и снаряжение.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю, что говорю, — потому что я лежала там, среди трупов, и притворялась мертвой, пока они шарили по станции и вытаскивали добычу. Так вот, кроме этого, они вообще больше ничего не брали!
— До нас доходили слухи, что эти мятежники несколько раз систематически прочесывали все помещения и добивали каждого, кто еще оставался в живых, — сказал Шон.
Яна покачала головой.
— Вряд ли. Им это было не нужно. Я так думаю, они хотели бы убедиться наверняка насчет некоторых офицеров из командования... Но так уж получилось — совершенно случайно, — что начальник станции и главный снабженец как раз в этот день были в отлучке, на другом корабле. На моем корабле! Мы доставили им партию провианта и прочих припасов. А я со своими новобранцами в этот день отправилась на станцию. Собиралась показать им настоящую первоклассную станцию, ну и научить пользоваться кое-каким новым оборудованием. Я... Эх!.. Я как раз показывала, как работает шноркель.
— Что-что? — переспросил Шон, наклонившись немного вперед.
До сих пор Яна говорила ровным, спокойным голосом, достаточно громко. Но теперь она вдруг почувствовала, что не может произнести вслух ни слова. Голос ее упал до хриплого шепота, горло перехватило спазмом, и Яна судорожно закашлялась. Шон тотчас же протянул ей бутылочку с сиропом Клодах, и Яна отхлебнула приличную порцию, прежде чем заговорила снова.
— Шноркель. Это устройство нужно для кратковременных ремонтных работ в некоторых отсеках корабля, где нет пригодного для дыхания воздуха, особенно в таких местах, куда трудно пробраться. В комплект входит блок газообмена, в котором из углекислого газа высвобождается кислород — при каждым вдохе и выдохе. С таким устройством отпадает необходимость таскать на спине громоздкие баллоны со сжатым воздухом или надевать полный скафандр, тем более что иногда надо произвести ремонт в таком месте, куда в скафандре или с баллонами за спиной просто не пролезешь. А еще можно снабдить шноркелями весь персонал какого-нибудь корабельного отсека, и не нужно будет насыщать кислородом весь объем помещения. Это новое изобретение. А вещество, в котором, собственно, происходит такой газообмен и из которого делают сменные блоки для шноркелей, было обнаружено как раз на Бремере.
Яна замолчала и посмотрела на Шона. Она уже давно зажгла светильник, и бледный свет лун и звезд, лившийся в комнату через окошко, смешивался со светом лампы. На лице Шона залегли глубокие тени, его серебристые глаза неотрывно смотрели на Яну, безмолвно требуя продолжения рассказа. Повисшая между ними напряженность мгновенно развеялась, когда на колени к Яне вспрыгнула рыжая кошка. Кошка уютно свернулась клубком и громко замурлыкала. Она словно почувствовала, что Яне нужно какое-нибудь живое подтверждение того, что она здесь, на твердой земле, среди живых людей, и ей не угрожает никакая непосредственная опасность — не то что тогда...
Шон медленно кивнул головой — движение было плавным, едва уловимым.
— Я показала, как готовить аппарат к работе, надела маску и вышла в воздушный шлюз. Внутренний люк закрылся за мной. Курсанты видели меня через обзорный иллюминатор и на экранах по обеим сторонам шлюзового люка. Я показывала им, как пользоваться маской... И я первой увидела, как из вентиляционной трубы повалил какой-то дым. Никто из курсантов этого еще не заметил, а я не могла ничего им сказать — на мне была маска шноркеля. Я знаками показала, что нужно отойти назад и нажать кнопку подачи кислорода в шлюзовую камеру, выждать немного, а потом выбить наружную панель и выйти. Но тут я заметила, что у меня за спиной тоже клубится дым — или пар? Я услышала взрыв... Даже почувствовала удар взрывной волны... От этого удара распахнулась дверь, которая нас разделяла. Курсанты кашляли и толпились у наружной двери...
Яна прервала рассказ и отпила еще пару глотков подкрепляющего сиропа. Она смотрела прямо перед собой, и виделись ей лица тех несчастных новобранцев...
— Одна восемнадцатилетняя девчушка перегородила мне дорогу обратно в холл... Она, я так думаю, пыталась пробраться наружу... Она так сильно кашляла, что не могла даже выпрямиться — так и стояла, согнувшись. Люди вокруг кричали, стонали, все кашляли, у многих началась рвота... На нашивке с именем у этой девушки значилось “Самуэльсон”. У нее были очень светлые, почти белые волосы и короткая солдатская стрижка. Понимаешь, ей, наверное, хотелось выглядеть настоящим кадетом из офицерского училища. Кожа на ее голове сделалась ярко-малиновой — она просвечивала сквозь белые волосы... Глаза выпучились... Я выдохнула в маску, сорвала с лица и попробовала натянуть маску на эту девчонку — но она оттолкнула меня. И я... Ах, Шон... Я сбила ее с ног, чтобы пройти обратно в комнату. Надела обратно свою маску, вдохнула... Но я вдохнула уже не чистый воздух. Наверное, пока я пыталась справиться с той девчонкой, в шноркель успел просочиться газ. Из вентиляционных труб все еще валил желтый дым, и вот сквозь этот дым я увидела на смотровых экранах людей в масках, которые бегали вокруг и собирали оружие, всякие контейнеры и все припасы, какие попадались им под руку. Первая мысль, которая пришла мне в голову — я решила, что это, наверное, персонал станции обнаружил утечку газа в вентиляционную систему. Но это предположение никак не согласовалось с тем, что людей в масках интересовало прежде всего оружие и припасы, а на лежавших вокруг, буквально у их ног, умирающих ребят они не обращали ни малейшего внимания. Я попыталась поделиться дыхательной маской с лежавшим рядом со мной кадетом, в котором еще сохранились проблески жизни. И парень, кажется, даже понял, что именно я хочу сделать... Но когда он выдохнул в шноркель, газообменный блок, наверное, загрязнился — и этот парень тоже умер. Все они умерли. Каждый проклятый новобранец, каждый чертов кадет — все они поумирали... А я лежала среди них и притворялась мертвой, и дышала через испорченную маску, выдыхая углекислоту, смешанную с ядовитым газом, и вдыхая отравленный воздух... А мятежники тем временем рыскали туда-сюда по всей станции, подбирая трофеи. Тревожные сирены уже ревели вовсю, и станционный компьютер наверняка вызвал помощь с кораблей... Но последнее, что мне хорошо запомнилось, — это было лицо в маске, лицо одной из мятежниц, которая заглянула в наш зал через иллюминатор двери, ведущей в главный коридор. У нее был ужасно удивленный вид, когда она увидела, что здесь в отсеке мертвые люди. Я лежала, повернув лицо к полу, чтобы не было заметно дыхательной маски, и пряталась среди мертвых тел моих новобранцев... Вряд ли можно сказать, что я.., покрыла себя.., славой...
Шон вынул из кармана носовой платок и вытер Яне лицо. Только тогда она осознала, что плачет. Она забрала у Шона платок и стала яростно тереть лицо, не желая терпеть непрошеное сочувствие.