Он удалился, чувствуя, что сердце его обливается кровью.
Люция сидела в своем будуаре, застывшим взглядом глядя в высокое окно, за которым шумела жизнью и весельем парижская улица.
Внезапно она встрепенулась, удивленно глядя на дверь, встала.
В дверях стоял Богдан Михоровский, серьезный, спокойный, совсем не такой, как всегда.
Он чуть заметно улыбался, уверенный в себе, в его глазах светилась решимость.
От него веяло удалью и силой.
Люция молча смотрела на него. Он подошел и поцеловал ей руку, тогда лишь девушка спросила удивленно:
— Богдан? Откуда ты?
— Приехал спасти тебя, кузина…
— Спасти? Меня?
— Вот именно.
Люция смотрела на него, ничего не понимая. И вдруг рассмеялась сухо, враждебно:
— Спасти? Меня? Поздно! Свадьба через несколько дней!.
— Да, я получил приглашение… и, к счастью, успел вовремя, чтобы расстроить этот брак. До последней минуты я не верил, что ты решишься на такую… низость.
— Богдан!
— Да, низость! Но я не допущу вашей свадьбы, потому что она была бы преступлением!
Люция вырвала у него руку, нахмурилась:
— По какому праву ты говоришь такое?
— Мое право — это моя уверенность, что я поступаю хорошо и правильно, останавливая тебя на пути к гибели. Мое право — это желание тебе счастья. Я не позволю тебе погибнуть!
— А есЛи я хочу как раз погибнуть?
— Лжешь!
— Я хочу этой свадьбы и приду к своей цели!
— Это не цель, это упрямство, каприз… месть…
— Богдан, как ты смеешь?!
Михоровский бережно взял ее руки в свои, заглянул в глаза. Она опустилась в кресло. Богдан сел рядом.
Они молчали.
Люция вдруг почувствовала растущую тревогу, желание убежать. Она боялась смотреть на Богдана — ее веселый кузен вдруг стал совершенно другим человеком, и Люция не могла понять, что он замышляет.
Рядом с ней сидел другой человек, новый, загадочный, будивший любопытство… и страх.
Слишком резко попытался Богдан вырвать ее из летаргического сна, из покорной апатии, и Люция готова была возненавидеть его за это.
Она шла прямо к пропасти и не хотела открывать? глаз — зачем же он пытается поднять ей веки?!
Из жалости?
Из непонятного злорадства?
И вдруг, словно сверкающий метеор, в душу Люции ворвалась надежда:
— А вдруг он… вдруг он прибыл по поручению майората…
Люция не посмела вслух спросить об этом. Надежда всецело овладела ею, а Богдан отодвинулся куда-то в вдаль, стал мелким посредником… а Вальдемар… а Вальдемар — трусом, спрятавшимся за спину кузена…
Надежды угасли. Люция почувствовала отвращение и к Богдану, и к Вальдемару, одновременно ощутив:, сочувствие и жалость к Брохвичу, жертве заговора Михоровских. И Люция решила забросать Богдана язвительными насмешками, явно показать ему свое отвращение.
Однако Богдан опередил ее, произнеся мягко, но решительно, словно констатируя известное всем:
— Ты не любишь Брохвича…
— Не люблю, — отозвалась она, как эхо.
— Значит, ты совершаешь… низость. Умышленно, безжалостно, из-за раненой гордости соглашаясь на брак с тем, кого не любишь…
Она молчала, вся дрожа. Богдан неумолимо продолжал:
— От отчаяния можно убить, но замуж от отчаяния выходить нельзя. Это получится не убийство, а навеки искалеченная жизнь. Более того, ты не любишь и майората.
Она вскрикнула:
— Ты с ума сошел! Замолчи!
«Что он замышляет? — подумала она. — Что все это значит?»
Неуверенность и страх отразились на ее лице. Но вскоре она овладела собой, холодно взглянула в глаза Богдана:
— Я тебя не понимаю, кто из нас сошел с ума?
— Люци, послушай меня…
— Немедленно объясни, куда ты клонишь!
— Куда клоню? Хочу объяснить тебе, что ты не любила майората и не любишь…
Люция встала:
— Довольно! Прощай. Ты сущий ребенок… и ужасно смешон.
И она быстро вышла из комнаты.
Но Богдан долго еще слышал ее смех неестественный, пылавший ненавистью к нему… и полный печали.
Но слова Богдана, запавшие в душу Люции, постепенно начали оказывать свое действие.
ХLVI
Люция провела бессонную ночь, борясь с самыми противоречивыми чувствами, испытывая страшный внутренний разлад. Слишком сильный удар она получила накануне решающего шага. Она уже свыклась было с мыслями о замужестве — но в глубине души жила надежда избежать его. И эта надежда вдруг ожила…
Люция спрашивала себя, что же теперь делать?