Итак, стоило ему только изобрести способ вернуть Эстер долг, женившись на ней, на отверженной, и тут же снова все рушится; более того, сама его страсть к ней казалась ему сейчас едва ли не преступной. Он видел через окошко Эстер: оцепеневшая, бледная как смерть лежала она на диване, а жених ее, жалкий маленький человечишко, все пересказывал ей злоключения свои. Свет горел ярко; немного придя в себя она принялась беднягу успокаивать и пообещала передоверить ему торговое предприятие свое, едва они только поженятся, при одном условии — он не должен впредь переступать порога ее комнаты. Он тут же поклялся выполнить любое условие, какое только придет ей в голову, лишь бы она спасла его от нищеты — и еще от старухи Фасти. «Она — черный ангел, ангел смерти, — причитал он жалобно, — я это знаю точно; она следит за тем, чтобы кто не зажился ненароком на свете дольше положенного срока, чтоб умирающие не мучились долго, и чтобы не были она обузой для ближних своих. Однажды я видел, как она выходила от матушки моей — та как раз лежала при смерти, — а когда я сам подошел к кровати, матушка была уже мертвая; и шурин мой рассказывал о том же, но вообще об этом лучше не говорить. Она делает благое дело; но я ее боюсь». Эстер поколебалась немного, а потом сказала: «Подумай хорошенько! Если ты так уж боишься ее, лучше не женись на мне. Мне все одно, я для того только и выхожу замуж, чтобы тебя спасти от нищеты; так что подумай, и иди, оставь меня одну». Жених ушел. Едва он закрыл за собой дверь, Эстер тут же, с видимым усилием встала и пошла к зеркалу, но, глянув на отражение свое, вскрикнула в испуге и заломила судорожно руки.
Майоратс-херр прикидывал уже на глаз расстояние, отделявшее одно окно от другого; он чувствовал, он знал наверное, что должен прямо сейчас пойти к ней, утешить ее, успокоить. Но покуда он решал, как будет лучше — прыгнуть очертя голову к ней в окошко или все же перекинуть для надежности с подоконника на подоконник доску покрепче, послышался, как и в прочие все вечера, выстрел, и безумная жажда деятельности вновь охватила Эстер. Она скользнула мигом в открытое бальное платье, накинула огненного цвета домино, надела маску и принялась вызывать из небытия одну фигуру за другой. Все было так же, как вчера, но только с дикою какой-то суматохой. Гротескные маски — черт, рыцарь, трубочист, огромный петух — кричали, скакали и лопотали на всех языках разом, а она все лепила из воздуха призрак за призраком. Она была находчива, изящна, остроумна, она пикировалась сама с собой без устали, не упуская ни единой маленькой оплошности своей, ни единого промаха, и каждый выход умудрялась парировать тут же, в каждой слабости находя сильные стороны. Одной лишь маске не нашлась она, что ответить сразу; та бросила ей упрек, не слишком ли, мол, легкомысленно поступает она, назначив столь скоропалительную свадьбу. «Вы свадьбой называете ту милостыню, что протянула я бедному юноше? Ведь я осталась совсем одна; Майоратс-херр всегда будет слишком долго взвешивать все за и против, прежде чем сделать для меня хоть что-нибудь, а часикам моим недолго осталось тикать; Давид плясал перед Ковчегом, так же плясать стану и я, и тем приближу миг высшей встречи». С этими словами подхватила она подол домино и закружилась в неистовом вальсе, подражая с ловкостью необычайной звукам скрипок, труб, гобоев и валторн, и все до единой маски закружились за нею следом. Только лишь закончился вальс, все стали умолять ее станцевать фанданго. Она тут же скинула долой домино, и платье тоже, схватила кастаньеты и принялась за огненный испанский танец с такою страстью, что Майоратс-херр ничего уже не знал и не помнил, глядя лишь на нее, ею одною полный. Стоило ей остановиться и принять от публики все причитающиеся в подобных случаях комплементы, как в комнату протиснулся маленького роста человечек; Майоратс-херр увидел его тут же, лишь стоило ей обратить на внимание свое на вновь вошедшего — тот, облаченный в потрепанное старое домино, раскланивался перед гостями. «Господи, да это же несчастный мой жених, — сказала она, — он хочет кунстштюками своими заработать хоть немного денег.» Убогий человечек в домино внес в комнату собственноручно стул и маленький столик, объявил выступление свое, развел руки в стороны, чтобы собраться и привлечь к себе внимание, и показал для начала несколько карточных фокусов; затем, непонятно откуда, принялся он доставать сперва кубок, затем кольцо, кошелек, подсвечник, и прочие в том же духе предметы, и публика встречала каждый бурным взрывом восторга. Напоследок он, не снимая маски, скинул вдруг ветхое свое домино — ни дать, ни взять душа, освобожденная из кокона плоти — и оставшись в изящном белом костюме, возгласил, что вот сейчас он, уже без всяких фокусов, покажет необычайный акробатический трюк; с этими словами он опустился ловко на пол, лег на живот и завертелся вокруг своей оси, как проколотый булавкой жук. В Эстер, однако, эта его метаморфоза вызвала приступ невыносимого к нему отвращения; она закрыла глаза, пошатнулась и рухнула ничком на кровать. В одно мгновение исчезли все призраки, и перед Майоратс-херром осталась только лишь несчастная, замученная, больная возлюбленная его; решившись, наконец, помочь ей, он бросился из комнаты вон. Он скатился по лестнице вниз, но ошибся, видимо, дверью и оказался в комнате, в которой никогда прежде не был. В тусклом свете фонаря метнулась вдруг из из тьмы ему навстречу целая толпа чудовищных пернатых призраков, с уродливыми красными носами, свисающими наподобие ночных колпаков, на костлявые их подбородки. Он кинулся обратно, и взбежал по лестнице аж до чердака, тщетно пытаясь отыскать свою дверь. Лестница кончилась; он огляделся; вокруг сидели тихо божественные существа, символ за символом ангельской кротости, белые голуби; ему показалось, что его занесло в странное некое место, где-то между преисподней и царствием небесным, и тоска по райскому, по невозможному здесь и сейчас блаженству покоя захлестнула его, успокоив, как успокаивает вылитая за борт ворвань бушующие в море волны, все страсти, обуревавшие его; он понял и принял как данность, что в мире ему места больше нет, и тлеющий — едва-едва — огонек заботы об Эстер погас тоже.