— Вы разумеете, господин стряпчий, ту жалкую пригоршню талеров, что вы нашли в маленьком ларце? Остальное ведь хранится в тайнике подле спальни старого господина барона! Но самое лучшее, — и тут его усмешка превратилась в омерзительный оскал, а в глазах засверкали кровавые огни, — но самое лучшее: много тысяч золотых — погребено там, внизу, под щебнем!
Стряпчий тотчас позвал барона, все пошли в спальню, и в одном углу Даниель сдвинул панель, под которой показался замок. И, когда барон, не сводя алчных взоров с блестящего замка, вытащил из кармана огромную связку ключей и, громыхая ими, стал примерять, Даниель выпрямившись и с какой-то глумливой гордостью смотрел на барона, наклонившегося, чтобы лучше разглядеть скважину. С помертвевшим лицом, дрожащим голосом он проговорил:
— Коли я собака, высокочтимый господин барон, то у меня и верность собачья! — И он подал барону сверкающий стальной ключ; тот с торопливой алчностью схватил его и без особого труда отпер дверь. Они вошли в маленькую низенькую сводчатую кладовую, где стоял большой железный ларь с поднятой крышкой. На груде мешков с монетами лежала записка. Старый барон своим хорошо знакомым старинным размашистым почерком писал:
«Сто пятьдесят тысяч имперских талеров старыми фридрихсдорами, сбереженные из доходов майоратного поместья Р…зиттен, каковая сумма назначена на постройку замка. Далее надлежит владельцу майората, который наследует мне, из сих денег поставить на высоком холме, что к востоку от старой замковой башни, кою он найдет обвалившеюся, высокий маяк на пользу мореплавателям и велеть зажигать его еженощно.
Р…зиттен, в ночь на Михайлов день 1760 года.
Барон, подняв один за другим несколько мешков и роняя их обратно в ларь, тешился глухим звоном золота, потом, быстро обернувшись к дворецкому, поблагодарил его за верность, уверяя, что только клеветническая болтовня была тому причиной, что сперва он столь дурно с ним обошелся. Старик не только останется в замке в прежней должности дворецкого, но ему будет положено двойное жалованье.
— Мне надлежит сполна вознаградить тебя за бесчестье, — хочешь золота возьми один из этих мешков! — так заключил свою речь барон; потупив глаза он стоял перед стариком и указывал рукой на ларь, к которому он снова подошел, оглядывая мешки. Лицо старого дворецкого вдруг запылало, и он испустил тот ужасный воющий стон насмерть раненного зверя, как и недавно, о чем барон уже рассказал стряпчему, и тот содрогнулся, ибо ему послышалось, что старик процедил сквозь зубы: «Кровь за золото!» Барон, погруженный в созерцание своих сокровищ, ровно ничего не заметил! Даниель, трясясь всем телом, как от судорожного озноба, с наклоненной головой и смиренным видом приблизился к своему господину, поцеловал у него руку и, утирая платком глаза, словно на них были слезы, плаксивым голосом сказал:
— Ах, досточтимый, милостивый барон, на что мне, бедному, бездетному старику, золото? Но вот двойное жалованье я приму с радостью и буду отправлять свою должность рачительно и неусыпно!
Барон, не обратив особого внимания на слова дворецкого, опустил тяжелую крышку, так что загремела и загрохотала вся кладовая, и, замкнув ларь, осторожно вынул ключ, бросив скороговоркой:
— Ну, хорошо, хорошо, старик!.. Но ты ведь еще говорил, — начал барон, когда все уже вернулись в залу, — ты говорил о множестве золотых монет, погребенных там, под развалинами башни?
Старик молча подошел к маленькой дверце и с трудом отпер ее. Но стоило ему распахнуть створку, как в залу вихрем ворвалась густая снежная пороша; вспугнутый ворон, крича и каркая, залетал из угла в угол, бился черными крыльями в окно и, найдя опять открытую дверь, низвергся в бездну… Барон ступил шаг в коридор, но, едва заглянув в пропасть, отпрянул назад. «Ужасный вид — кружится голова!» — пролепетал он и, словно в беспамятстве, упал на руки стряпчего. Однако ж он тотчас оправился и спросил, устремив на дворецкого проницательный взор: «А там?» Меж тем старик снова запер дверь и, навалившись на нее всем телом, тяжко вздыхал и кряхтел, силясь вытащить исполинский ключ из заржавленного замка. Наконец справившись с этим, он обернулся к барону и, перебирая в руках большие ключи, сказал со странной усмешкой: