Любавинъ [съ рыданіемъ]. Да вѣдь я… не дамся… Они — какъ хотятъ, а я… Прощайте! [Цѣлуетъ ея руки, захлебываясь отъ слезъ].
Андрей [выходитъ изъ калитки]. Тихонъ Степанычъ, васъ маменька ищетъ.
Любавинъ [вскакиваетъ въ испугѣ]. Мам… Гдѣ? гдѣ она? [Бѣжитъ вправо]. Скажите — не видѣли, не былъ я здѣсь, никто меня не видалъ! [Убѣгаетъ].
ЯВЛЕНІЕ IV
Феня, Андрей [вначалѣ] и потомъ Волжинъ
Андрей. Ну, зачѣмъ мучаешь малаго, вѣдь не любишь!
Феня. А если люблю?
Андрей. Ты-то? Никого ты не любишь, не таковская, а играешь ты, Федосья Игнатьевна, тѣшишься. Любо тебѣ людей мутить, да дураковъ строить!
Феня. Любо.
Андрей. То-то. Да не ожгись, смотри!
Феня. Не о тебя-ль? ха-ха-ха!
Андрей. Ладно! Мы тоже зрячіе. [Мрачно взглянулъ на Феню и уходить вправо].
Феня. Что-жъ это, ни матери, ни Паши… [Встаетъ]. Попрятались! [Идетъ къ калиткѣ. Слѣва входитъ Волжинъ съ папкою въ рукѣ]. Григорій Петровичъ, гдѣ были?
Волжинъ. На томъ берегу, возлѣ кургана.
Феня. Рисовали?
Волжинъ. Набросалъ кое-что. Оттуда видъ не дуренъ.
Феня. Покажите-ка! [Сама беретъ у него папку, раскрываетъ и смотрятъ рисунокъ]. Ахъ, мельница наша! Какъ хорошо!.. Вотъ Андрея Филатыча домъ, кузница… Похоже. [Бойко и кокетливо]. Нарисуйте меня, Григорій Петровичъ, такъ, чтобы я, какъ живая, глядѣла. Хотите? [Отдаетъ папку].
Волжинъ. Я портретовъ не пишу.
Феня. А какъ же я у васъ видѣла разныя лица нарисованы, — мужчины и женщины?
Волжинъ. То этюды!
Феня. Ну, вотъ такъ и нарисуйте.
Волжинъ. Вы не подходите. Для этюда художникъ беретъ такія лица, въ которыхъ есть что-нибудь привлекательное, вѣрнѣе, характеристичное.
Феня. Кому что нравится, конечно! Да и зрячимъ не всякій бываетъ, ха-ха! Ну, мельничиху нашу нарисуйте. Красавица!
Волжинъ. Не красавица, но лицо у нея славное. Цвѣта хороши. Линіи рта даже изящны.
Феня. У меня хуже?
Волжинъ. Не вглядѣлся. Вообще, мельничиха довольно типична и особенно, когда грустна. Брови тогда у нея очень выразительны и складочка на лбу ложится — прелесть!
Феня. А когда она нюни распуститъ, не видали? Вотъ полюбуйтесь! Тогда ужъ прямо ее на картину.
Волжинъ. А вы никогда не плачете?
Феня. Конечно, никогда.
Волжинъ. То-то у васъ такой сухой блескъ въ глазахъ.
Феня. Не хорошо?
Волжинъ [съ улыбкой]. «Кому что нравится». [Идетъ вправо].
Феня. Куда же вы?
Волжинъ. А вонъ Провъ съ бреднемъ меня дожидается. Хотимъ рыбу ловить. [Уходить].
ЯВЛЕНІЕ V
Феня и Паша
Феня. Злитъ! И на него, и на себя досадно.
Паша [выходя изъ калитки]. А я думала — къ намъ зайдешь, Феня. И мать дожидаетъ.
Феня. Ужъ не рады-ль мнѣ будете? Такъ-ли-сякъ, шла было, да Григорій Петровичъ заговорилъ. [Оглядывается на прудъ вправо]. Вонъ они, рыболовы!
Паша. Хорошій какой этотъ Григорій Петровичъ!
Феня [беретъ ее подъ руку]. Чудной онъ, Паша. Заглядится на прудъ, на деревья, на то, какъ тростникъ вѣтеръ качаетъ, гуси плывутъ какъ, и лицо станетъ у него доброе, взглядъ ласковый, улыбается, словно близкаго человѣка завидѣлъ.
Паша. Да, онъ добрый.
Феня [досадливо]. Только ни до кого ему дѣла нѣтъ. На тебя смотритъ, съ тобой говоритъ, а замѣтно, что дума совсѣмъ о другомъ, да и видитъ-то онъ тебя будто не видитъ.
Паша. Что мудренаго! Не такихъ, какъ мы, видывалъ. Въ насъ, поди, и замѣтнаго для него нѣтъ ничего.
Феня. Ой-ли! Мельничиха, говорилъ, такая у васъ раскрасавица, хоть сейчасъ пиши!
Паша. Ну-у… для себя хороши, а тамъ смѣйся не смѣйся какое дѣло!
ЯВЛЕНІЕ VI
Феня [вначалѣ], Паша и Андрей [незамѣтно входитъ справа и слушаетъ]
Феня [вспыльчиво]. Э, съ тобой говорить — все равно, что тальки мотать. Смиренница! Я вотъ такъ не могу. Иное слово въ ухо влетитъ — всю тебя взбаломутитъ; на языкъ отвѣтъ просится, такой отвѣтъ, чтобъ ожгло имъ, даромъ, что виды видывалъ, да не такихъ, какъ мы — деревенщины, въ памяти держитъ… Ну, я къ матери пойду. [Быстро уходитъ въ домъ].
Андрей. Чего она? Иль поссорились?