Териховъ. Не мало набѣдокурили. Особенно ты, когда посредничалъ, да либеральничалъ на чужой счетъ. Спасибо! Я, брать, свою «уставную» никогда тебѣ не прощу.
Сладневъ. Ну, вотъ видишь, видишь! И такъ вы всѣ. и это благодарность за тотъ порывъ, за тотъ нравственный подъемъ!.. Мы приняли заушеніе, оплеваніе, пострадали, но ушли съ сознаніемъ, да, mon cher, съ сознаніемъ, что послужили… Мы ушли со скорбью за судьбы, да, со скорбью, и событія не заставили себя ждать! И вотъ началось… Боже мой, что началось! Кто насъ смѣнилъ? Оглянись, mon cher, оглянись и вникни.
Териховъ. Не раздражай ты меня, Сергѣй Дмитричъ. Я плачу и больше ничего. Земство деретъ — плачу, страховка — плачу, школы, попечительства разныя — плачу и плачу! Нате и отвяжитесь. Ясно? Съ меня вотъ десять разъ какія-то «грунтовыя» становой взыскиваетъ. Поясните же, говорю, наконецъ, что это такое? — «А вотъ-съ, предписано», предъявляетъ бумагу. Ну, и плачу!
Сладневъ. Да, все это: и становые, и пристава разные, письмоводители… Боже мой, что за тонъ и какая ужасная, наглая откровенность! Представь, вчера является письмоводитель нашего прелестнаго судьи. Бархатный пиджакъ, pince-nez и… и сивушный запахъ! Aplomb, руку швыряетъ вотъ такъ, и это рукопожатіе!.. Я послѣ вымылся… Мало того — подмигиваетъ… Нѣтъ, ты представь — подмигиваетъ!
Териховъ. Э, говорю — оставь! Знаю, все знаю. Волостной старшина на дворъ, — у меня поросенка рѣжутъ и за водкой въ кабакъ. И довольно. Ради Бога, не раздражай! Карягинъ вотъ съ мельницей пристаетъ. И продашь. Надо же чѣмъ платить и платить. Да что! [Махаетъ рукою].
Сладневъ. Eh bien, что наша прелестная Федосья Игнатьевна? [Потираетъ руки]. Ха-ха-ха! медовый мѣсяцъ, mon cher? Откровенно скажу: завидую. Что хочешь, но очарованъ. [Цѣлуетъ кончики пальцевъ]. Я много видѣлъ, испыталъ, жилъ… да, жилъ… Женщина, про которую въ Аннѣ Карениной такъ удивительно сказано, что она — «винтъ, на которомъ все вертится», я знаю, что такое женщина, о!.. Но этотъ дичекъ, эта — извини меня — Феня съ мельницы распустилась въ такой роскошный цвѣтокъ, съ такою изящною красотой, съ такимъ одурѣвающимъ ароматомъ страсти…
Териховъ. Что ты заврался.
Сладневъ. Нѣтъ, позволь. Ты, mon cher, не понимаешь… Ты циникъ, сатиръ, ха-ха!.. Тебѣ недоступно то обаяніе красоты, которое доводитъ до экзальтаціи, до… до…
Териховъ. До вранья.
Сладневъ. Ну, ясно, не понимаешь, ясно! Ахъ, душа моя… знаешь ты это? [Напѣваетъ дряблымъ фальцетомъ].
Потомъ этотъ ротикъ! свѣжій, какъ лепестки розы, пышный, трепещущій… Ахъ, душа моя, прелестно, восхитительно! Ты положительно счастливецъ. Станъ гибкій, изящный, очерченъ такими роскошными формами… [Ударяетъ маіора по плечу]. Ну, пентюхъ же, варваръ ты, положительно, варваръ!
Териховъ. Какъ? что такое?
Сладневъ. Ну да! Развѣ ты чувствуешь, развѣ ты въ силахъ ощущать то…
ЯВЛЕНІЕ VI
Тѣ-же и Феня [изъ задней двери]
Сладневъ. Ахъ! [Бросается къ Фенѣ]. Очаровательная!.. [Схватываетъ и въ засосъ цѣлуетъ ея руки]. Пре… пре… прелестная!
Феня [снимая съ головы кисейное покрывало]. Что съ вами?
Териховъ [сдвинувъ брови]. Въ угарѣ.
Сладневъ. Ну вотъ, какое грубое объясненіе!
Феня. Похоже.
Сладневъ [ей]. И вы? [Укоризненно качаетъ головою].
Феня. Я первая. Какъ ваша жена поживаетъ? Поздоровѣла?
Сладневъ. Ахъ, Зоя!.. Нѣтъ, все мигрени, эти вѣчные мигрени и нервы, mon bien!.. Есть души… Ну вотъ: вы входите въ старый домъ, заброшенный и… и тамъ стоитъ фортепьяно. Вы подходите, открываете пыльную крышку и берете аккордъ. Боже мой! жалкіе, болѣзненные, дрожащіе звуки и полная дисгармонія. Вы бѣжите прочь. Но представьте, что звуки эти — за вами, не умолкаютъ, не перестаютъ. Представьте, что это не фортепьяно, а живой человѣкъ, который неотвязно, неотступно при васъ, а съ нимъ эта ужасная музыка. Mais c'est horrible!.. Вотъ вамъ Зоя и…
Териховъ. Нѣтъ, Сергѣй Дмитричъ, ты сегодня совсѣмъ зарапортовался.
Сладневъ. Э, mon cher, это, наконецъ, вульгарно!
Феня. Не хитра же ваша барыня! Съ васъ и балалайки довольно.