Что-то сегодня он излишне разговорчив. Гофман посмотрел на восток и увидел бредущего в их сторону человека. Под категорию дезертира он действительно подходил. Недостаточно стар для освобождения от призыва в фольксштурм, да и армейское кепи на голове, скорее всего, остаток от выброшенной второпях формы. Довольно сильно хромает, наверное, последствия ранения, но может и притворяется.
— Надо бы остановить, а то выйдет на дорогу, а там жандармерия, а они долго разговаривать не будут. — Предложил Граве, пожалев неведомого дезертира.
Гофман промолчал. И жалко человека, и хочется его предупредить. А что дальше? Да, и позицию выдавать они не имеют права. Пусть идeт мимо. Если счастливчик, то сумеет вывернуться, а если невезучий, то бог ему судья. Гофман торопливо перекрестился, заметив как недовольно скривился Граве и усмехнулся Векман. Будь на его, унтер-офицера Гофмана, месте кто-нибудь менее терпеливый, то уже бы давно эта парочка заработала взыскание. Но эти двое лучший в их роте, да и батальоне тоже, пулемeтный расчeт. А также единственные люди в его отделении, кто хоть как-то пригоден для ведения разведки. Иногда мелькала мысль — а как бы повели себя его напарники, не будь здесь его, командира отделения. Не перебежали бы на ту сторону?
А прохожий приближался. Предполагаемый дезертир хромал всe сильнее, то ли устал, то ли заметил их и торопился показать насколько сильно он ранен. Правда, глядел он в основном в направлении далeкого полотна шоссе, по которому двигался непрерывный людской поток. Гофман понемногу терял интерес к человеку, озабоченному только тем, как незаметно выбраться на шоссе и смешаться с толпой беженцев. Вот только, чудилось ему что-то знакомое в этом беженце, но догадка бродила где-то на задворках сознания, не спеша подсказать, кого именно этот человек напоминает. Человек подошeл к ним почти вплотную, повернулся в сторону кустов, за которыми они обосновались, и сказал:
— Гофман, не стреляйте. Это я — Бехер.
Курт с ненавистью посмотрел на почти полностью седой затылок оберфюрера Брокмана, погладил рукой висящий под мышкой автомат, но смог перебороть свой порыв.
— Я не убивал твоего отца, Мейстер. — Внезапно сказал оберфюрер. — Ведь, ты же Мейстер? Я не ошибся?
Курт замер. О том, что он Курт Мейстер не знала ни одна живая душа в округе, километров на сто, как минимум. Ему поменяли имя и фамилию ещe три месяца назад на начальном этапе подготовки операции. Он и сам порой чувствует себя другим человеком. А тут… Откуда эта эсэсовская сволочь его знает? Он сам вспомнил лицо этой мрази совершенно случайно, просто удачно легли солнечные лучи на физиономию одного из сопровождаемых, и Курт вспомнил того эсэсовца, который арестовывал его отца в далeком тридцать четвeртом году. Неужто Брокман смог запомнить его, тогда молодого и наивного, верящего в человеческую дружбу. Отец, ведь, встретил будущего оберфюрера как друга. А тот заявился только для затем, чтобы отправить фронтового товарища на смерть.
— Не мучайся загадками, Мейстер. — Продолжил Брокман, по прежнему не поворачиваясь к собеседнику лицом. — Ты просто похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать Гертруду Мейстер.
— Вы знали мою мать? — Любопытство перебороло в Курте остатки осторожности.
— Я не помню твоего имени. — Вместо ожидаемого ответа сказал оберфюрер.
— Курт.
— Ты знаешь, Курт, как познакомились твои отец и мать?
Брокман повернулся лицом к сыну своей несостоявшейся невесты и бывшего друга. Что он знает о том, что произошло на самом деле? Что посчитали нужным рассказать этому плоду греховной любви? Любви не принесшей счастья никому из них, в том числе и этому молодому гауптманну.
— Мать говорила, что они познакомились весной шестнадцатого года, когда отец по каким-то делам приехал в их город.
По каким-то! Брокман невесело усмехнулся. А что другого могла рассказать эта предательница? Какое значение имеет теперь и его любовь и его подарки, награбленные, чего греха таить, им, ефрейтором Брокманом, во Франции. Лучше бы он отдал те отобранные у французов золотые кольца своей матери, она заслуживала их намного больше. Да и то колье, снятое с богатой француженки, лучше бы смотрелось на его сестре. Хотя, Барбаре и так жаловаться не на что.
— А что говорил твой отец? — Спросил Брокман, заранее зная ответ.
— Отец не захотел говорить на эту тему. — Курт подтвердил сомнения оберфюрера.