Дед Михей вообще утверждает, что живeт в омуте древний-предревний сом, обросший от старости невероятно длинным мохом, который издали на девичьи волосы похож. Вот людям русалка и мерещится. Может быть и прав. По крайней мере, никто из поселковых мальчишек, втайне бегавших к проклятому омуту в надежде увидеть речных дев, ни самих русалок, ни остерегающего их водяного не видел. Не сподобился и сам Пашка, в далeком детстве не избежавший этого увлечения.
Верка пишет, что старик с Пашкиным письмом всех своих недоброжелателей обошeл. Заставил прочесть и извиниться. И даже корреспондента местной газеты вызвал, что, несомненно, было излишним, но вряд ли в таeжной глуши немецкие шпионы водятся. А если какой и завалялся, то что он сможет своему начальству сообщить? Что советский Осназ ордена и медали за собой в специальных вагонах возит?
Верка пишет, что у всех в посeлке один и тот же вопрос — когда же эта проклятая война закончится? Вон, даже прадед ворчит, что помрeт скоро и Пашку с победой домой не дождeтся.
Когда закончится?
Полгода назад казалось, что последний рывок остался. На германскую границу выйдем, а там противник мира запросит. Не запросил. Гитлер на что-то ещe надеется. Железной рукой гонит на восток всех, кто ещe остался в тылу, разжаловал в рядовые нескольких генералов, предложивших закончить войну, пока ещe есть возможность заключить приемлемый мирный договор, издал приказ о немедленном расстреле без суда и следствия всех, кого полевая жандармерия посчитает дезертирами, распорядился заминировать все мало-мальски важные здания немецких городов. Такое ощущение, что он погребальный костeр из Германии себе готовит.
Говорят на фронте пятнадцатилетних мальчишек в плен брать стали. В дотах штрафников к пулемeтам приковывают. Фольксштурму в качестве оружия только бутылки с зажигательной смесью выдают.
Сам Гитлер из своего бункера уже полгода носа не кажет, покушений боится.
Но сдаваться не собирается.
Старший лейтенант Синельников что-то знает, но молчит, оберегает своих подчинeнных от бремени ненужного знания. Пашка, пытавшийся завести разговор на эту тему ещe при первой встрече, получил в ответ всего лишь несколько прозрачных намeков о том, что «не всякий враг твоего врага является твоим другом».
Ковалeв повернул к Чеканову циферблат своих часов, демонстрируя часовую стрелку добравшуюся до цифры одиннадцать. Два часа уже просидели. Пора и честь знать. Отделение снайперов, наверняка, уже прикончило остатки сухпая, не дождавшись обещанной картошки. Пашка кинул взгляд на собственные часы, бывшие предметом вожделения для всех интендантов, встреченных им за эти полгода. Снятые с какого-то немецкого полковника после боя за наревский мост, эти часы оказались очень редкими и дорогими. Настолько дорогими, что впору генералам носить, а не какому-то младшему лейтенанту, пусть и добывшему их в честном бою. Но Пашка упорно отказывался их менять. Отверг даже предложение одного из московских проверяющих, свалившихся на их снайперскую школу месяц назад. Ожидал начальственного гнева, но пронесло.
Часы подтверждали намeк Ковалeва. Пора уже покинуть столь негостеприимно встретившую их комендатуру. Пашка поднялся со своего места и направился к двери кабинета станционного коменданта, слегка приоткрыл еe и прислушался к разговору, пытаясь определить на какой стадии процесс обмывания встречи.
— А я думал ты, Витя, уже в генералах ходишь. — Старший лейтенант Синельников обращался к коменданту станции.
— Не создан я для высоких должностей. — Ответил тот. — Больше думаю о том, как людей сберечь, а не как побыстрее приказ выполнить.
Забулькала разливаемая по стаканам жидкость, звякнули края сдвигаемых чарок и комендант продолжил.
— У тебя, Женя, намного больше шансов было на верха выбиться, а ты всe в старлеях ходишь.
— Меня, Витя, два раза в майоры производили и два раза расстреливали после этого. — Невесело рассмеялся Синельников. — Первый раз ещe в тридцать восьмом в Испании, когда я батальоном в интербригаде командовал. А второй раз в тридцать девятом на Халхин-Голе, у тебя на глазах. Третьего раза мне не пережить. Я уж лучше в старших лейтенантах похожу. Тем более, что и в старлеях уже третий раз. Вот третьего капитана к концу войны получу и можно после победы в запас. В какой-нибудь райцентр военкомом.
— А в Испании как уцелел? — Проявил интерес комендант станции.
— Я тогда к троцкистам в плен угодил. — Синельников немного промолчал и продолжил. — Сдал меня кто-то из наших, причeм кто-то знавший меня лично до Испании. В штабе троцкистов точно знали, что я из НКВД. Приговорили к расстрелу. Но оказался там один человек, с которым в двадцатых в одной казарме спали, боками друг друга грели. Он меня из подвала выпустил, помог в расположение наших частей пробраться. — Командир опять замолчал, вспоминая подробности того события. — А дальше, как у нас водится. Вернулся из плена живым — значит предатель! Трибунала избежал, но звание долой.