— Куда ты, Каленик? Ты в чужую хату попал, — закричали, смеясь, позади его девушки, ворочавшиеся с веселых песней. — Показать тебе твою хату?
— Покажите, любезные молодушки!
— Молодушки? Слышите ли? — подхватила одна, — какой учтивый Каленик! За это ему нужно показать хату… но нет, наперед потанцуй.
— Потанцевать?.. Эх, вы, замысловатые девушки! — протяжно произнес Каленик, смеясь и грозя пальцем и оступаясь, потому что ноги его не могли держаться на одном месте. — А дадите перецеловать себя? Всех перецелую, всех!..
И косвенными шагами пустился бежать за ними. Девушки подняли крик, перемешались; но после, ободрившись, перебежали на другую сторону, увидя, что Каленик не слишком был скор на ноги.
— Вон твоя хата! — закричали они ему, уходя и показывая на избу, гораздо поболее прочих, принадлежавшую сельскому голове.
Каленик послушно побрел в ту сторону, принимаясь снова бранить голову.
Но кто же этот голова, возбудивший такие невыгодные о себе толки и речи? О, этот голова важное лицо на селе! Покамест Каленик достигнет конца пути своего, мы, без сомнения, успеем кое-что сказать о нем. Все село, завидевши его, берется за шапки, а девушки, самые молоденькие, отдают добрыден. Кто бы из парубков не захотел быть головою? Голове открыт свободный вход во все тавлинки, и дюжий мужик почтительно стоит, снявши шапку, во все продолжение, когда голова запускает свои толстые и грубые пальцы в его лубочную табакерку. В мирской сходе, или громаде, несмотря на то, что власть его ограничена несколькими голосами, голова всегда берет верх и почти по своей воле высылает, кого ему угодно, равнять и гладить дорогу, или копать рвы. Голова угрюм, суров с виду и не любит много говорить. Давно еще, очень давно, когда блаженной памяти великая царица Екатерина ездила в Крым, был он выбран в провожатые; целые два дня находился он в этой должности и даже удостоился сидеть на козлах с царицыным кучером. И с той самой поры еще голова выучился раздумно и важно потуплять голову, гладить длинные, закрутившиеся вниз усы и кидать соколиный взгляд исподлобья. И с той поры голова, о чем бы ни заговорили с ним, всегда умеет поворотить речь на то, как он вез царицу и сидел на козлах царской кареты. Голова любит иногда прикинуться глухим, особливо если услышит то, чего не хотелось бы ему слышать. Голова терпеть не может щегольства: носит всегда свитку черного домашнего сукна, перепоясывается шерстяным цветным поясом, и никто никогда не видал его в другом костюме, выключая разве только времени проезда царицы в Крым, когда на нем был синий казацкий жупан. Но это время вряд ли кто мог запомнить из целого села; а жупан держит он в сундуке под замком. Голова вдов; но у него живет в доме свояченица, которая варит обедать и ужинать, моет лавки, белит хату, прядет ему на рубашки и заведывает всем домом. На селе поговаривают, будто она совсем ему не родственница; но мы уже видели, что у головы много недоброжелателей, которые рады распускать всякую клевету. Впрочем, может быть, к этому подало повод и то, что свояченице всегда не нравилось, если голова заходил в поле, усеянное жницами, или к казаку, у которого была молодая дочка. Голова крив, но за то одинокий глаз его — злодей, и далеко может увидеть хорошенькую поселянку. Не прежде, однако ж, он наведет его на смазливенькое личико, пока не осмотрится хорошенько, не глядит ли откуда свояченица. Но мы почти все уже рассказали, что нужно, о голове, а пьяный Каленик не добрался еще и до половины дороги, и долго еще угощал голову всеми отборными словами, какие могли только вспасть на лениво и несвязно поворачивавшийся язык его.
III
НЕОЖИДАННЫЙ СОПЕРНИК. ЗАГОВОР
ет, хлопцы, нет, не хочу! Что за разгулье такое! Как вам не надоест повесничать? И без того уже прослыли мы, Бог знает, какими буянами. Ложитесь лучше спать!.. — Так говорил Левко разгульным товарищам своим, подговаривавшим его на новые проказы. — Прощайте, братцы! Покойная вам ночь! — и быстрыми шагами шел от них по улице.
— Спит ли моя ясноокая Ганна? — думал он, подходя к знакомой нам хате с вишневыми деревьями.
Среди тишины послышался тихий говор. Левко остановился. Между деревьями забелела рубашка… — Что это значит? — подумал он и, подкравшись поближе, спрятался за дерево. При свете месяца блистало лицо стоявшей перед ним девушки… — Это Ганна! Но кто же этот высокий человек, стоящий к нему спиною? Напрасно всматривался он; тень покрывала его с ног до головы. Спереди только он был освещен немного; но малейший шаг Левка вперед уже подвергал его неприятности быть открытым. Тихо прислонившись к дереву, решился он остаться на месте.