Висенте Бласко Ибаньесъ
Майскій цвѣтокъ
I
Дѣло было постомъ, во вторникъ. Утро выдалось прекраснѣйшее. Mope спокойное, гладкое, точно зеркало, спало безъ малѣйшей ряби, a отблески солнца падали на неподвижную воду дрожащими зопотыми треугольниками. Лодки, тянувшія за собой сѣти мимо мыса св. Антонія, были чужды всякой тревоги; тишь на морѣ внушала довѣріе, и хозяева ихъ стремились поскорѣе наполнить свои корзины, чтобы вернуться въ Кабаньялъ [1] , гдѣ рыбачьи жены нетерпѣливо ждали на взморьѣ. На базарѣ въ Валенсіи спросъ былъ великъ, и рыба, слава Богу, шла съ рукъ легко.
Въ полдень погода измѣнилась. Началъ дуть низовой вѣтеръ, очень опасный въ заливѣ; море покрылось легкой рябью; приближеніе бури всколебало гладкую воду, принявшую свинцовый оттѣнокъ; съ горизонта налетѣли тучи и закрыли солнце.
Подиялась тревога. Ураганъ предвѣщалъ бѣднякамъ, привыкшимъ къ бѣдамъ на морѣ, одну изъ тѣхъ бурь, которыя не обходятся безъ человѣческихъ жертвъ.
Женщины, подгоняемыя вѣтромъ, раздувавшимъ ихъ юбки, волновались и растерянно бѣгали по песку, сами не зная куда, причемъ испускали ужасные вопли, призывая всѣхъ святыхъ; тогда какъ мужчины, блѣдные, сосредоточенные, покусывая сигаретки и прячась за лодками, оставшимися на берегу, наблюдали темнѣвшій горизонтъ спокойными и проницательными взорами моряковъ, не спуская глазъ со входа въ гавань, съ выдававшагося впередъ Левантинскаго мола, гдѣ начинали биться о красныя скалы первыя высокія водны, разлетавшіяся кипучей пѣной.
Мысль обо всѣхъ этихъ отцахъ, которыхъ буря застигла за добываніемъ хлѣба для своихъ семействъ, кидала въ дрожь; и при каждомъ порывѣ бури, налетавшемъ на береговыхъ зрителей, послѣдніе думали о крѣпкихъ мачтахъ и о треугольныхъ парусахъ, можетъ быть, въ эту минуту уже превращенныхъ въ щепки и тряпки.
Черезъ нѣсколько часовъ послѣ полудня, на все болѣе темнѣвшемъ горизонтѣ показался рядъ парусовъ, исчезавшій и опять выплывавшій, словно подвижные клочья пѣны. Лодки приближались въ безпорядкѣ, какъ напуганное стадо, качаясь на свинцовыхъ волнахъ, убѣгая отъ неутомимаго и бѣшенаго урагана, который, каждый разъ, какъ настигалъ ихъ, будто радовался, отрывая то клокъ холста, то кусокъ мачты, то доску отъ руля и, наконецъ, приподнявъ цѣлую гору зеленоватой воды, обрушивалъ ее на измученную лодку.
Растрепанныя женщины, обезумѣвши отъ горя, охрипши отъ криковъ, возсылаемыхъ къ небу, бѣгали по Левантинскому молу, рискуя сдѣлаться жертвою волнъ, хлеставшихъ скалы; всѣ мокрыя отъ пѣны, брызгавшей на нихъ съ бурнаго моря, онѣ трепетно всматривались въ горизонтъ, какъ будто надѣясь, несмотря на разстояніе, увидѣть медленную и страшную агонію своихъ близкихъ.
Многимъ лодкамъ удалось пристать къ берегу, но когда наступилъ вечеръ, на лицо оказались не всѣ. Боже мой! Что могло ихъ постигнуть? Ахъ! Счастливы были тѣ женщины, которыя въ этотъ часъ обнимали на пристани вернувшихся мужей и сыновей, тогда какъ другія менѣе счастливыя, знали, что ихъ милые плывутъ въ гробу среди мрака, прыгая съ волны на волну, проваливаясь въ прожорливыя бездны, слыша скрипъ разъѣзжающихся подъ ногами досокъ и ожидая себѣ на голову грозную гору воды.
Дождь шелъ всю ночь, что не помѣшало многимъ женщинамъ просидѣть до зари на молѣ, въ черной каменноугольной грязи; завернутыя въ свои промокшіе плащи, онѣ молились громкими воплями, чтобы слышнѣе было глухимъ на небесахъ, а порою прекращали молитвы, начиная рвать себя за волосы и, въ порывѣ гнѣва и ненависти, кидать въ небо ужасныя богохульства рыбнаго рынка.
Лучезарная заря! Солнце показало свой лицемѣрный ликъ за крайними предѣлами стихшаго моря, еще испещреннаго пѣною минувшей ночи; оно кинуло на воды длинный поясъ золотистыхъ и подвижныхъ рефлексовъ, оно разукрасило всю природу. Можно было подумать, что здѣсь ничего не случилось. А между тѣмъ, первымъ предметомъ, который освѣтили его лучи на Назаретскимъ взморьѣ, казался разбитый остовъ норвежской бригантины, раздробленной, засыпанной пескомъ, съ развороченными и превращенными въ щепки бортами, со сломанными мачтами, мочившими въ водѣ обрывки парусовъ.
Судно это везло съ сѣвера грузъ строевого лѣса. Тихо колеблясь, море гнало его къ берегу. Громадныя бревна, толстыя доски подхватывались толпой, кишѣвшей на берегу, и исчезали, точно поглощенныя пескомъ.
Эти муравьи работали проворно. Буря была имъ выгодна. По дорогамъ Рузафы торопливо развозились прекрасныя балки, долженствовавшія превратиться въ крыши для новыхъ избъ. Береговые пираты весело подгоняли своихъ воловъ и лошадей, чувствуя себя законными владѣльцами добычи и не затрудняясь мыслями о томъ, что эти бревна могли быть забрызганы кровью несчастныхъ иностранцевъ, которыхъ они видѣли мертвыми на пескѣ.