— Перестань, — сказал я Агравейну. — Ты тут ни при чем. Он просто злится на меня.
— Да за что? — сердито спросил Агравейн. — Ты помог ему добыть победу! Ты дрался, рискуя жизнью! И с какой стати он думает, что все это было колдовством? Просто он с самого начала не доверял тебе. А, между прочим, у него было гораздо больше причин ненавидеть меня. Я же сражался против него рядом с отцом. Но с тех пор, как я стал заложником, я видел от него только великодушие. Он и сам никогда не поминал об этом, и другим запрещал говорить, что я пленник и сын его врага. Я еще не вошел в Братство, а он уже прислал слугу, который помог мне выучить язык, и относился ко мне со всей вежливостью и благородством. А ты никогда не сражался с ним, тебе от него ничего не надо, ты добыл ему победу в бою, и какую победу! А теперь он хочет прогнать тебя, как бродячую собаку. Не понимаю! Я не понимаю!
— Я тоже, — грустно сказал Бедивер. — Я вчера вечером говорил с ним. Он, как обычно, зашел расспросить, кто ранен. И он превозносил меня за то, как мы провели атаку. Я ведь его много лет знаю. Что на него нашло? Правда, бывало. Я зайду, а он сидит молча, смотрит в никуда, и не то чтобы планы строил, а так… Вот и сейчас то же самое. А когда он такой, лучше его не трогать. Гвальхмаи, ты точно знаешь, что вы не встречались раньше?
— Никогда.
— Вчера я начал говорить ему о тебе, а он меня остановил. «Я не могу, — говорит, — он колдун и сын ведьмы. Он добыл нам победу с помощью колдовства, с помощью темных сил. Я не приму его в Братство. И доверять ему не могу». Он очень устал, да и то сказать, битва выдалась тяжелая. Агравейн, я думаю, потом он извинится перед тобой.
Глядя на этих двух очень храбрых, умелых воинов, я напряженно размышлял. В каком-то смысле Верховный Король прав. Я не сделал ничего особенного. Ну, убивал саксов… правда, впадал при этом в боевое безумие, а светящийся меч действительно можно принять за колдовской. Бедивер же говорил, что никто не сражается одним мечом. В конце концов, какие у Артура доказательства, что я сражался за него? А какие здесь могут быть доказательства вообще? Я думал о Братстве, об Артуре. Он создал очень необычный отряд, и дело не в искусстве его воинов. Они связаны особыми отношениями, они относятся друг к другу как родичи, и они ставят честь превыше всего. Как я надеялся войти в их круг с помощью оружия? Это каким же дураком надо быть, чтобы надеяться войти в их ряды, размахивая мечом?
Я вспомнил сон, который видел в Камланне, и Артура в тени Королевы. Куда бы я ни повернулся, она всегда появлялась, как будто все тени были ее тенью. Она все еще властвовала над той моей частью, которая связана с ней узами крови, прошлыми обязательствами и настоящими моими стремлениями. Я не получу свободы, пока снова не встречусь с ней лицом к лицу, и либо освобожусь, либо окончательно попаду к ней в зависимость. Как я мог сказать Артуру: «Я свободен от Тьмы»? Тьма породила меня, Тьма меня сформировала. Да, однажды мне удалось вырваться, да и то не своими силами. Артур все это чувствовал, а я не мог изменить его мнение.
Сознание того, что провалилась еще одна моя попытка, оказалось мучительным. Возможно, мне и вправду следует уйти. Как сказал Артур, я легко смогу найти место в Британии у любого короля. Если бы я пошел к Уриену из Регеда…
Нет. Сюда меня привели, значит, я нужен здесь. Уйти — значит признать поражение, сдаться.
— Что будешь делать? — участливо спросил Бедивер.
— Пойду, схожу к лекарям.
Что толку болтаться без дела в пустых размышлениях? А рана, хотя и незначительная, все же требовала внимания.
Возле шатров я услышал странный звук, похожий на низкий гул, который издает пчелиный улей. Я остановился и вопросительно посмотрел на Агравейна, он так и шел за мной. Бедивер ушел искать Кея.
— Раненые, — небрежно ответил мой брат. — Сейчас тут уже потише, а поначалу… Лекаря, должно быть, совсем вымотались.
— Ты что, хочешь сказать, что они так и работают со вчерашней ночи?
— Самое главное они сделали. Сейчас им на смену пришли другие. С тяжелыми ранеными разобрались, теперь очередь ходячих. Потом проверят, как там те, которых осматривали еще ночью. Иногда сразу не решить, лечить или отрезать. Надо, чтобы прошло какое-то время. Безнадежных лечить не станут, другим забота нужнее. — Агравейн потупился. — Честно говоря, не люблю я здесь бывать, особенно сразу после битвы. Ты не возражаешь, если я пойду, займусь своими делами? Потом я найду тебя. — Он повернулся и поспешно ушел куда-то за шатры.
Внутри шатров не хватало места. Те, кого осмотрели, выбрались на улицу и теперь лежали на траве, как рыба на берегу после шторма. Лица серые, глаза потухшие или наоборот, слишком яркие, лихорадочные. Некоторые в бинтах, некоторые — нет. Кровь — привычное зрелище для любого охотника или воина, но это на охоте или на поле боя. А когда перед тобой лежит человек со вспоротым животом, это вовсе не то же самое, что олень, убитый ударом копья. Все здесь видится по-другому. Тяжело раненые лежали неподвижно, они стонали или бормотали — именно этот ужасный звук и создавал тот гул, который я слышал, подходя. Некоторые спали, а некоторые… уже умерли. Поодаль сидели те, кто получил менее тяжелые раны. Они негромко переговаривались. Пахло кровью, потом, рвотой, нечистотами, загнивающими ранами — таким особым запахом боли и беды. Пока пробирался через ряды раненых, я успел забыть, зачем пришел. Один из раненых узнал меня и замахал здоровой рукой. Это был воин из отряда Кея. Я подошел.