— Неправда! — Я тоже кричал.
— Ах, ты все-таки называешь меня лжецом! — закричал Агравейн и снова ударил меня.
Хорошо, что у меня не получилось с дротиками. Если бы получилось, я бы, наверное, схватил сейчас один. Но я набросился на брата с пустыми руками, зато с яростью, которая его удивила. Я стукнул его изо всех сил. Мне было холодно, смертельно холодно, меня залило море тьмы. Я угодил ему прямо по скуле. Он вскрикнул от боли, а я ощутил восторг. Да, я хотел сделать ему больно, хотел причинить боль всем, кто причинил боль мне, кто готов обидеть леди Моргаузу, брата Мордреда, хотел наказать всех врагов, заставлявших меня страдать.
Агравейн отшвырнул меня, и дальше драка пошла как обычно. Он даже не очень возбудился. До меня вдруг дошло, что он громоздил все свои обвинения вовсе не потому, что считал их справедливыми, а просто злился на меня за то, что я хоть в чем-то превзошел его. Искусство чтения едва ли ему далось бы. В какой-то момент я споткнулся и растянулся на траве. Агравейн ударил меня ногой, навалился сверху и потребовал, чтобы я просил пощады.
Я подумал о глазах леди Моргаузы; о брате Медро, вспомнил улыбку отца, представил, как бы он похвалил меня за доблесть, перед моим внутренним взором прошла целая череда воинов в ярких плащах, при оружии, при боевых псах… Я пытался сопротивляться, но только еще сильнее разозлил Агравейна.
— Хоть тебя и назвали ястребом, дерешься ты как баба! Как ведьма! Сдавайся, маленький ублюдок, иначе никакой ты мне не брат...
Силы стремительно покидали меня. Черная волна схлынула и унесла с собой остатки сил. Да, я не воин. Мне не справиться с Агравейном. Действительно, какой я ему брат? Я же не претендую ни на что в нашем клане. По крайней мере, отец и брат должны это понимать… Я расслабился.
— Ну, сдаешься? — спросил Агравейн.
Смотри-ка, а он тоже тяжело дышит! Впрочем, мне было намного хуже. И выбора не оставалось. Если я не сдамся, он и дальше будет колошматить меня, да еще издеваться при этом!
— Ладно. Сдаюсь.
Агравейн поднялся, отряхнулся. На его лице начали проступать два синяка, но в остальном никакого особого ущерба мои удары не причинили. Я перевернулся на живот, встал на четвереньки и уставился на утрамбованную землю тренировочного двора, влажную от зимних дождей. Я вымазался в грязи и в крови.
— Запомни, младший, — нравоучительно произнес Агравейн, — старших надо почитать. Тренируйся. Со временем, может, и научишься метать дротики. Может, и воином станешь. Ладно. Забудем о размолвке. Завтра приду и еще помогу тебе.
Он уходил. Я слышал его шаги — это были шаги уверенного в себе воина, моего старшего брата, будущего короля. Но я вспомнил леди Моргаузу, самую красивую женщину на свете, уверенно державшую судьбу короля Лота в своих тонких белых руках. Вспомнил ненависть к отцу, мелькнувшую в ее глазах. Ненависть. Нет, тьма не оставила меня, она просто свернулась клубком у меня внутри и ждала своего часа. И это тоже была ненависть. Я ведь сын своей матери.
Леди Моргауза сразу все поняла, как только увидела меня. Я умылся, прежде чем идти на занятия, но скрыть следы недавней драки не удалось. А с кем я подрался — тоже невелика загадка. Поэтому мать встретила меня медленной понимающей улыбкой. Она не стала ничего говорить. Просто налила мне немного заморского вина, посадила на свою кровать и только как-то без особого интереса спросила, что случилось. Я рассказал о ссоре с Агравейном.
— Он сказал, что ты ведьма. Он обвинял меня в том, что я хочу сражаться с помощью проклятий и магии в ночи, а не с помощью честной стали...
— А ты в самом деле хочешь этого?
— Ну… Я хотел быть воином. Хотел приносить пользу моему клану, хотел угодить отцу… и Агравейну... Диурану, отряду, всем. Хотел, чтобы меня перестали считать никчемным. Я хотел… — У меня перехватило горло, и внезапно я понял, как напрасны мои усилия. Я отпил вина из кубка, покатал глоток во рту и проглотил. Это было сухое красное вино. Спустя миг оно раскрылось у меня во рту множеством оттенков вкуса. В покоях леди Моргаузы всегда царила полутьма, поэтому никаких рубиновых искр на этот раз не случилось, как в тот день, когда я узнал, что король Пендрагон мертв.
— Я больше не буду стараться быть тем, кем я не являюсь, — сокрушенно произнес я. — Не воин, так не воин.
— Воины бывает разные, ты просто другой, — сказала мама, присаживаясь рядом со мной на ложе. От нее и от всей комнаты таинственно пахло мускусом, по углам затаились неведомые тайны. Леди Моргауза смотрела на меня широко раскрытыми глазами, впитавшими, казалось, сумрак здешних покоев и таившими неведомые сладкие обещания.