Живописные тропинки парка Норбулинга привели меня к мелкому ручью с декоративным мостиком. Тут я и остановилась, чтобы разобраться в своих мыслях. Лучшее-худшее — что это вообще такое? Если я хочу просветления, то для меня будет лучшим все, что меня туда приведет. Но ведь это совершенно не обязательно будет тем, что будет мне приятно! Как раз наоборот, — чем ярче мои страдания, тем невыносимее становится моя жизнь и тем яростнее я стремлюсь к свободе от НЭ. Так получается, что для моей цели — для свободы, сострадающий и желающий мне помочь человек должен создавать мне такие ситуации, в которых у меня возникнет страдание, если в данный момент я хочу именно этого! Но разве меня кто-то спрашивает — что мне сейчас хочется? Разве об этом говорит хоть один буддист? Я такого не слышала. Они все про какие-то добрые дела говорят, и разумеется, что все остальные так и понимают — отдай последнее, выслушай, не выражай гнев… Непонятно.
Что же такое сострадание? Ведь не совместное же страдание? Я раньше думала именно так — если я вижу, что кто-то страдает, значит и я должна начать испытывать то же самое, и это было критерием моей «большой души». Какой бред! Вместо одного страдающего теперь есть два страдающих. Это что ли просветление?
Нет, никакой ясности нет. Пора возвращаться назад. Хотя можно было бы посидеть в прохладной красивой гомпе с черным полом и безупречной тибетской живописью, но мне хочется чего-то другого, я не могу сейчас сидеть. Мне нужно действие.
Глава 44
Стоило мне подойти к «калитке», как она тут же открылась, — неужели кто-то сидит и непрерывно смотрит в камеру? Каору в своем коттедже была одна.
— Каору, ты что — сутки напролет смотришь в глазок?:)
— Не будь глупенькой, Майя, ты живешь в двадцать первом веке. Вдоль тропинки расставлены инфракрасные датчики, кроме того камеры реагируют на движение крупных объектов. Компьютер сличает образы, и если образ совпадает с тем, что есть в базе данных, дверь автоматически открывается. Если нет — идет сигнал на пульт и предпринимаются адекватные меры в зависимости от дальнейшего хода событий. Очень просто, никаких чудес.
— А если кто-то натянет на себя маску с моей фотографией?
— Ну здесь же не база ВВС США! Для всех жителей Дарамсалы — это просто частная школа йоги, каких здесь несколько десятков, и кому придет в голову заниматься этой ерундой с масками только затем, чтобы увидеть очередные курсы йоги или массажа?? Кроме того, не следует недооценивать возможности компьютеров. Сличаются не просто лица, сличаются повадки — как человек идет, какие у него параметры, так что никакой проблемы нет. Если даже предположить, что кто-то проникнет сюда — что он увидит? Как люди сидят и пишут что-то в своих блокнотиках? Со скуки можно сдохнуть… Пошли, отведу тебя к Мишель.
Коттедж Мишель был раскрашен в защитные цвета и вообще выглядел довольно воинственно.
— Здесь живут «коммандос»?
— Да, — Каору посмотрела на меня и неожиданно фыркнула от смеха. — Такая раскраска — это шутка, шутка, такая же, как и само слово «коммандос». Но то, чем они занимаются — совсем не шутка.
Открыла дверь, втолкнула меня внутрь и исчезла.
Я ожидала увидеть что угодно, но оказалась совершенно неготовой к тому, что увидела на самом деле. От неожиданности я даже села прямо там, где стояла.
— Василий, принеси халат!
— Сейчас, сейчас, Майя… не видишь что ли, я занят? Почему каждый раз, когда я сажусь за газету, тебе сразу что-то надо… я уже задвинулся… ну хорошо, несу, несу… да несу же!
— А куда Гришка запропастился? Опять что ли после школы на речку пошел со своими этими… не нравится мне эта компания… ты слышишь вообще, что я говорю, Василий? Я с тобой разговариваю!
— Сегодня же в семь «Спартак» играет! Чуть не забыл, вот черт… — шелест газеты достиг апогея. — По четвертому будет…
— Что?? Ну нет, хватит с меня твоих «Спартаков», — Майя вышла из ванны с головой, обмотанной полотенцем, — я буду смотреть шоу с Познером, так что как хочешь… вон к Ивану иди, там посмотришь свой футбол…
Отбросив газету, Василий всплеснул руками и с ненавистью уперся взглядом в жену.
— Ты же знаешь, что его Зойка меня терпеть не может, ну куда я пойду?
— Не знаю, Василий, как хочешь… — совершая немыслимые ужимки перед зеркалом, Майя рассматривала прыщик, вскочивший еще на той неделе. — И не забудь, что завтра мы идем к Бирюковым, внучка родилась, как ни как… и сам скажи Гришке, чтобы вовремя приходил… подарок ведь надо купить… может ту хрустальную вазочку, помнишь, мы с тобой видели… почему всегда я должна об этом думать, а? Что у меня — дел других нет? Ты вот никогда сам не позаботишься…
— Ну началооось, пааашло…
Дикая фантазия… а что еще может прийти в голову при виде вот ЭТОГО? Картина, открывшаяся моим глазам, была настолько удручающей, что другого слова просто не подберешь, и всплывшая откуда ни возьмись идиотская фантазия о том, как будущая кондовая Майя в бигудях собачится с мужем, на самом деле была очень даже к месту.
Мишель сидит на подушках, мирно грызя яблоко, и пялится в телевизор с самым что ни на есть идиотским видом. Ближе ко мне сидит тот японец, с которым она кувыркалась на тропинке, жует чипсы и тоже весь в телевизоре. Крикет! Они смотрят крикет! Обалдеть можно… В Индии не смотрят футбол или хоккей, там никому не нужен большой теннис или плавание или легкая атлетика — в Индии смотрят крикет… сутки напролет по нескольким каналам идет репортаж с хода событий одной из самых тупых игр, которые когда-либо изобретались человечеством. Один мужик разбегается, кидает мяч, второй бьет по нему лаптой, мяч отлетает, его ловят и все счастливы. И ВСЕ! И на этом весь спорт. Подсчитываются какие-то очки, конечно, кто-то выигрывает… звезды, интервью, но как можно смотреть на это? Тысячи раз повторяются два движения… швырнул — ударил, швырнул — ударил, швырнул — ударил… час за часом, день за днем… миллионы индусов смотрят в экран… швырнул — ударил… зомби… у них скоро мозг через уши потечет. И теперь я вижу, как непримиримые «ультра» сидят и смотрят это!
Не отрывая взгляда от телевизора, Мишель шлепает по подушке рядом с собой, приглашая сесть
— Чаю хочешь, дорогая?
«Чаю»? «Дорогая»?? А голос-то у нее какой… мерзкий какой-то, натурально из моей фантастической антиутопии. Пробираясь к Мишель, я чуть коснулась японца.
— Поаккуратнее можно?!
— ЧТО??
— Что-что? Поаккуратнее можно, говорю?
Наглый вид… что за претензия? Что ответить-то… Ну его к черту… Мишель!
— Давай, не тормози, садись, — снова шлепнула рукой по своей подушке. — У нас тут весело.
— Да уж… Мишель… что тут происходит?
— Не пищи, котенок, сейчас объясню. Представляю, что у тебя сейчас в голове:)
— Полный бардак!
— Смотри, видишь? — Мишель откуда-то достала блокнот, повертела его перед моим носом. Ты обратила внимание на то, что он всегда при мне?
— Нет.
— Сидя здесь, перед телеком, жуя яблоко, делая дебильное лицо, я постоянно осуществляю практику эмоциональной полировки, понимаешь? Непрерывно! Потому что если хоть на миг расслабиться, то негативная эмоция возникнет непременно. В этом коттедже мы создали особые условия, и все они предназначены только для одного — спровоцировать человека на негативные эмоции путем порождения в нем бытового довольства или наоборот — бытового недовольства. Здесь есть подборка самой дебильной попсы, которую только можно вообразить, — Мишель махнула в сторону магнитофона. — Здесь есть подборка самых тупых книг, самых тупых фильмов, здесь собираются люди, пьют чай, разговаривают о погоде, о политике, ссорятся между собой, кричат, выражают претензии, и все это так натурально, что ни один посторонний человек не сможет назвать это притворством, а если кто-то не вполне натурально изображает глупость, это означает, что в нем есть какое-то омрачение, и он начинает его разыскивать.
— Какое же омрачение в том, что ты не можешь натурально изобразить идиота??
— Да какое угодно. Например, самое простое — озабоченность мнением людей. Ты боишься, что они и в самом деле подумают, что ты дебил, поэтому начинаешь играть чуть ненатурально, чтобы как бы дать им понять, что на самом деле ты другой. Здесь, среди своих, это лишь первый этап, настоящая тренировка начинается, когда ты выходишь в общество, и среди обычных людей ведешь себя как дебил — так, чтобы они поверили в это. Это очень сложно — устранять озабоченность мнением людей в условиях реальной жизни, но усилия, прилагаемые в таких условиях, намного эффективнее «диванной практики». Мы называем эту часть работы «социальными экспериментами». И с помощью социальных экспериментов мы отрабатываем очень многие усилия по устранению омрачений. Я добиваюсь безупречного устранения негативных эмоций, это моя ближайшая цель, ради которой я отдам все.