Он замер и чуть отстранился:
– Что, милая?
– Не… не останавливайся! Ох, ради Крэна и Аэрты! Не останавливайся!
Он радостно рассмеялся, обнял ее покрепче и исполнил требуемое.
Наконец Майя пришла в себя. Таррин с улыбкой склонился над ней:
– Вот так рыбку я загарпунил, красавицу-рыбку! Загарпунил, да?
Она промолчала, часто дыша, как ребенок, играющий в прятки.
– Тебе хорошо, красавица Майя? – спросил Таррин.
Она кивнула. В огромных синих глазах блестели слезы.
– Хочешь еще трильсы? – Он поднес ей к губам кусочек лакомства.
Майя с наслаждением разгрызла орех.
– Нравится?
– Очень, – выдохнула она. – Мне это в новинку.
Таррин расхохотался во весь голос:
– Ты о чем это? О трильсе или…
Майя сообразила, как двусмысленно прозвучали ее слова, и тоже рассмеялась.
– Скажи, а ты с самого начала это задумал, когда велел мне сети чинить? – спросила она.
– Нет, что ты, золотая рыбка, ничего такого я не помышлял. Только мне давно этого хотелось, разве ты не знала?
– Ну, наверное, догадывалась. Теперь вот сама вижу…
– Ха! Конечно видишь – вот, погляди!
Майя закусила губу и отвела глаза.
– Что, красавица, не видала прежде зарда? Смотри хорошенько, теперь ты – женщина, тебе можно.
– Ой, а он теперь мягче… и меньше. Я тут подумала… – Майе не приходило в голову, что слова песни существуют отдельно от мелодии, поэтому она тихонько пропела: – «Я дам тебе мужа с чудесным жезлом»… Так вот это о чем!
– Верно, об этом и есть. А откуда ты эту песню знаешь?
– Мы с матушкой в Мирзат на рынок ходили по жаре. У меня голова разболелась, вот я и осталась на постоялом дворе, в «Тихой гавани», там хозяйка такая косоглазая толстуха, Франли ее зовут.
– Да, я знаю.
– Франли меня у себя в спальне уложила, а в таверне народ собрался, пили и песни распевали, а я все слышала. Мне песня понравилась, я мелодию запомнила и слова тоже, только не все. Что не запомнила, потом придумала. Я же не знала, о чем она. Матушка однажды услышала, осерчала и строго-настрого запретила ее петь.
Таррин понимающе усмехнулся.
– Вот я и пела ее одна, у водопада. Ой, Таррин, а почему у меня кровь?
– Из терти? А, ничего страшного, в первый раз всегда так бывает. В озере искупаешься.
– Из… терти? – переспросила Майя.
Он нежно коснулся ей между ног.
– Вот твоя терть, – объяснил он. – А мы с тобой бастаньем занимались. Такое слово знаешь?
– Да, слышала, как гуртовщики меж собой переговариваются: мол, загоняй клятую корову в бастаные ворота.
– А мне вот не по нраву, когда ласковые слова в ругательства превращают. Не дело это, рыбка моя.
– Если я – рыбка, то какая?
– Карпик, – поразмыслив, ответил Таррин. – Хорошенький такой, золотистый. Знаешь, Майя, ты настоящая красавица. Все так скажут – и в Икете, и в Теттите, и даже в Бекле, хотя я там никогда не был. Вот честно, красивее девушки я не встречал. Ты с самой Леспой красотой сравнишься.
Майя не ответила, нежась в ласковых солнечных лучах. В спину ей давили узлы и веревки, но это нисколько не мешало наслаждаться теплом и покоем.
– Что ж, пора лодку выводить, – вздохнул Таррин чуть погодя. – Морка скоро вернется, я улов ей обещал. – Он встал, протянул Майе руку и помог подняться. – Кстати, ты…
– Что? – лениво спросила она.
– Ты смотри наш секрет никому не выдавай. А то слышал я, как ты во сне бормочешь.
«Вот опять он ерунду говорит, – подумала Майя. – Если я сплю, как узнать, молчу я или нет?»
4
Гости
Таррин, как большинство гуляк, был отзывчив (если это не доставляло ему особых хлопот) и приятен в обхождении. Волоките и распутнику, так же как воину, поэту или скалолазу, необходимы определенные черты характера. Таррин умело соблазнил Майю – не напугал ее, не обидел, не снасильничал, не разочаровал, а доставил ей удовольствие и внушил глубокое убеждение, что произошло восхитительное событие: она преодолела очень важный рубеж в своей жизни. Впрочем, так оно и было. Беда заключалась не в том, что, собственно, сделал Таррин, а в том, в каком положении, по его вине, оказались они с Майей. Он мог бы сбежать с ней, а потом бросил бы на произвол судьбы. Он мог бы объяснить ей необходимость держать их связь в тайне, после чего их встречи продолжались бы украдкой. А мог бы и твердо заявить, что подобного больше никогда не повторится, – и слово свое сдержать.
Ничего этого Таррин не сделал. В его возрасте возможность наслаждаться неискушенной юной красавицей кружила голову не хуже йельдашейского вина. Он начал ухаживать за Майей, называть ее ласковыми именами и даже купил ей стеклянные бусы у бродячего торговца, хотя Морке давно уже подарков не делал. Потом заявил, что ему необходима помощь в выборе новой рыбацкой лодки (даром что в доме не было денег даже на пару весел), и пошел с Майей в Мирзат, где накормил сытным ужином в «Тихой гавани», – не только затем, чтобы ей угодить, а ради того, чтобы похвастать своей победой, впрочем сам он об этом не задумывался. Хозяйка таверны Франли хорошо знала Таррина, и его поведение вызвало неизбежные пересуды. Безрассудство и опрометчивость – два плода на одном стебельке, а потому неудивительно, что Таррин, однажды совершив безрассудный поступок, перешел к поступкам опрометчивым.