Поначалу он обосновался в Кебине Водоносном, но однажды весной, перегоняя стада дильгайского скотопромышленника на двадцать лиг к югу, в Теттит, попал на озеро Серрелинда, где встретил Морку. Молодая вдовушка с тремя дочерями знакомству обрадовалась, и Таррин с ней сошелся легко – как и с десятком женщин до нее.
Даже без кормильца семья не нищенствовала – покойный муж оставил Морке хижину, стадо коров и рыбацкую лодку со снастями. Но жить в глухом уголке Тонильды было тревожно – пришедшие к власти Леопарды поощряли работорговлю, да и в деревне молодой вдове без мужчины не обойтись. Таррин, несмотря на легкомыслие и безалаберность, своим присутствием развеивал постоянные страхи Морки, и она с радостью делила с ним ложе и кров. Через три года родилась Лиррита.
Таррин, будто увязший в болоте валун, привык к неспешной, размеренной деревенской жизни: рыбачил на озере, учил старших девочек управляться с лодкой, даже землю пахал – иногда на делянке Морки, но чаще на соседских полях, где за работу платили; деньги он пропивал в мирзатских тавернах, а время от времени уезжал в Теттит по каким-то своим делам (как выяснилось впоследствии, весьма сомнительного характера), но всякий раз возвращался, хотя и сам не сознавал почему. По правде говоря, он не желал признавать, что возраст брал свое. Таррину отчаянно хотелось покончить с изнурительным трудом и жить в свое удовольствие с Моркой и ее дочерями – особенно с дочерями. Морка, измученная тяжелой работой и постоянными тревогами, стала сварливой, склочной и раздражительной. Дочери ее не любили и побаивались, а отчима обожали и всячески баловали – им нравилось и его добродушное подтрунивание, и скабрезные шутки, и рассказы о приключениях и гулянках в Саркиде и Терекенальте. К девочкам он относился снисходительно, без строгости и, как многие стареющие бездельники, похвалялся своими подвигами перед детьми, которые, не зная жизни, принимали его слова за чистую монету.
И все же Таррин не уходил от Морки по другой причине – из-за Майи. Жил он, следуя своим прихотям, и о будущем не задумывался, а потому отцовских чувств к Майе не питал. Ему нравилось шлепать ее по заду, требуя ужина, подшучивать над ней и рассказывать в ее присутствии непристойные истории, громко смеясь над тем, как она наивно распахивает огромные синие глаза. Когда-то девушки наперебой увивались за Таррином, и он считал себя ценителем женской красоты. В последние полгода он, будто крестьянин, завистливо поглядывающий на соседскую телочку, увлекся юной прелестью Майи. Он с вожделением бросал на нее жадные взгляды – вот Майя смеется, дерзит матери, собирает цветы, купается в озере, по-детски не стесняясь своей наготы. От решительных действий Таррина удерживали два соображения: во-первых, Морка догадывалась о его намерениях и не скрывала своей злобной ревности. Возможно, она даже предполагала, что в один прекрасный день он ее бросит и сбежит с Майей в Теттит или Кебин, да куда угодно. Во-вторых, Майя была невероятно наивна, а невинную девушку легче изнасиловать, чем соблазнить, ведь она не представляет себе, что происходит, и не осознает плотских желаний, пробуждающихся в юном теле. По ночам Таррин, лежа с Моркой в кровати за занавеской, отделяющей угол хижины, мечтал о Майе – о ее румяных щеках и смущенно опущенных глазах, о прелестной наготе, о стыдливом шепоте, о восторженных ласках и об изумленных восклицаниях, о том, как она поддается порывам неведомой прежде страсти. Грезы его подпитывали воспоминания о былых победах – прошло уже немало времени с тех пор, как он завоевал очередное наивное сердце и лишил невинности девственницу.
Морка, ожидая рождения ребенка, стала гневливой и вспыльчивой; дочерей она ежедневно ругала, о своем внешнем виде не заботилась, домашнее хозяйство запустила и пребывала в постоянном изнеможении. Таррина к себе она не подпускала, находя в этом какое-то горькое удовлетворение. Впрочем, добродушная снисходительность Таррина объяснялась не его благонравием, а леностью и слабохарактерностью, а потому поведение Морки начало его раздражать. Морка, как и сам Таррин, со страхом осознавала, что приближается унылый закат ее дней, и часто с досадой и отчаянием воображала, что дочь похитила у нее и былую красу, и жизненные силы. Она с ненавистью смотрела на стройное, упругое тело дочери, на ее румяные щеки и золотистые кудри. Отец Майи был человеком бережливым и рачительным, умел вести хозяйство, и с ним семья процветала, но теперь Морка считала упрямую, своенравную красавицу-дочь лишним ртом.