Выбрать главу

Майя Плисецкая. 1986 год.

РИА Новости

Единственной роскошью для Плисецкой была независимость.

«Чайка». Нина Заречная. 1980 год.

Фото Владимира Пчёлкина. Архив Екатерины Беловой

«Чехов, как и Пушкин, обладает еще и хореографической пластикой».

В ноябре 2005 года в честь 80-летия Плисецкой в Москве прошел Международный фестиваль, посвященный легенде мирового балета. Большой театр чествовал свою феноменально знаменитую балерину четыре вечера. Давали «Лебединое озеро», «Кармен-сюиту», «Игру в карты» в постановке Алексея Ратманского и грандиозный гала-концерт «Дон Кихот» с участием многих балетных звезд – да не обычный, а в праздничной «упаковке» и с сюрпризами внутри (режиссерами выступили Алексей Ратманский и Дмитрий Черняков). Невероятно красивая, сверкающая идеальной вертикалью осанки, с высокой прической, открывавшей точеное лицо и устремленную ввысь шею, в элегантной длинной тунике, отороченной страусом, и узких черных брючках, сияя ослепительной улыбкой, озарявшей все вокруг, Майя Плисецкая раскланивалась, стоя в царской ложе и выйдя на родную ей, самую любимую в мире сцену.

Она была словно натянутая струна от земли к Небу – вверх, в высоту, презрев закон тяготения, – вибрирующая музыкой Вселенной, и при этом оставалась земной, чувственной, женственной, полной жизни. Не смиренной, а своевольной. Не бесплотной, а полнокровной. И в двадцать, и в пятьдесят, и в восемьдесят, и почти в девяносто. И глаза Плисецкой – ярко подведенные и по верхнему, и по нижнему веку – любую другую женщину в возрасте такой макияж состарил бы, но только не Майю! – блестели всегда. Вопреки сиротскому детству – маму как жену «врага народа» (Рахиль Михайловна еще не знала, что она – вдова, как не знали этого тысячи других жен, следовавших по этапу) с грудным ребенком отправили на восемь лет в лагеря, ужасам войны – выпускной концерт Плисецкой прошел 21 июня 1941 года, а назавтра… Вопреки голоду и нищете. Запретам и унижениям. Психологическому давлению. Скандалам вокруг ее постановок. Вопреки неприкрытой черной зависти, нелепым слухам и клевете. Стремлению привести все ее проявления к общему знаменателю. Загнать в жесткие рамки – ее, безмерную «в мире мер». Вопреки ханжеской морали, правившей бал в обществе. Но мнившие себя небожителями не рассчитали одного: упорство «тощего цыпленка» (это слова Никиты Хрущева, впервые увидевшего балерину в жизни, на приеме в Кремле – умели вожди сделать комплимент красивой женщине…) было беспримерным.

«Всю жизнь меня куда-то не пускали. А я металась, надсаживалась, надрывалась, чтобы пустили». Сколько драматизма в этом лейтмотиве судьбы Плисецкой, легковерной и нетерпеливой, резкой и порывистой, совершенно не умевшей ждать… А внешне все выглядело роскошно: мировая слава, получасовые овации, бесчисленные поклонники, туалеты от Кардена и Сен-Лорана, меха и бриллианты… Но если Плисецкая и стремилась к роскоши, то единственной роскошью для нее была независимость. Независимость и свобода. И не свобода даже – а воля. Та воля, которая завораживала и манила вслед за цыганским пением Федю Протасова у Толстого.

«Кармен-сюита». Кармен. 1970-е годы.

Фото Владимира Пчёлкина. Архив Екатерины Беловой

Непревзойденную классическую балерину, получившую мировое признание, манили иные горизонты, иные пластические направления.

«Чайка». Нина Заречная. 1980 год.

Фото Владимира Пчёлкина. Архив Екатерины Беловой

«Посмотрите: вот судьба женщины… Как-то в общем жизнь ее не сложилась. Не получилась…»

И сцену Большого Плисецкая любила, прежде всего, за то, что эта сцена, как ни одна в мире, давала ей ощущение СВОБОДЫ. С этой сценой, самой для нее удобной, где была обтанцована каждая дощечка и каждая щербинка, балерина разговаривала, как с живым существом. И невозможность проститься с этой сценой Плисецкая называла в числе причин, отвечая на назойливые вопросы журналистов, почему она все-таки не осталась на Западе.

Плисецкая всегда говорила не «ароматный», а «пахучий» – чувствуете разницу? Такая вот оговорка по Фрейду, многое в ней проясняющая. Пахучими были цветы на заброшенной подмосковной даче покинувшего Россию Михаила Мордкина, любимого партнера великой Анны Павловой, что разводила его сестра, проживавшая в сторожке. Дом Мордкина располагался в непосредственной близости от дачи, которую родители маленькой Майи снимали на лето, прямо за дощатым, местами накренившимся, забором. Соседство с Мордкиным Плисецкая считала «первым балетным месседжем», которое послало ей небо.