— Давайте. Но кто этот чудак? Как вы его назвали?
— Гихтель. Известный германский мистик, оккультист; член братства розенкрейцеров, живший в средине XVII века. Извольте послушать, что он писал вам…
— Мне? Помилосердствуйте!
— Софии! Не вам, так вашей тезке, с которой вы многим сходны… Послушайте.
И профессор прочел:
«Божественная Мудрость, во образе небесной девы Софии, явилась мне впервые воплощенной в день Рождества Христова, в 1673 году. Вид ее был величествен и прекрасен. Она сияла белизной своих одежд и осияла меня светом своих божественных знаний».
— А вот, позвольте, тут дальше:
«София — воплощение премудрости и истины в возрожденном духовном теле. О! сколько в тебе силы, и мощи, и власти в исполнении душ, тобою избранных, светом предвечной правды, блаженством чистейшей, неиссякаемой любви!..»
— Вот какие чародейки бывают Софии, Софья Павловна. Dérogeriez vous a votre nоt?.. Не думаю, чтоб вы опровергали вековечную славу вашего имени.
Орнаева очень мило смеялась. Только присутствие дочери заставляло ее несколько умерять свое кокетство с отцом.
XIV
Раз Орнаева просила Ринарди рассказать ей об увеличителе Велиара.
— Мне кажется, я слышала о чем-то подобном! — сказала она.
Профессор с готовностью исполнил ее желание и, докончив свои объяснения, спросил:
— Вы знаете, вероятно, барона? Встречались с ним?
— О, нет! Никогда. Почему вы думаете?
— Он человек такой известный. Я думал, вы встречались в Париже. Вы сказали, что слышали о его увеличителе?
— Не об его увеличителе, собственно, а о подобном изобретении; о средствах его устроить. Закалить как-то проводники надо. Каким-то особым огнем…
Ринарди посмотрел на нее в изумлении.
— Да, да!.. Позвольте… Я знала… Вспомнить бы!
Орнаева встала, сосредоточенно устремила в пространство взгляд и, будто читая перед собой невидимые слова, медленно, явственно произнесла:
— «Священный, первобытный, бесконечный, вечный, божественный огонь, который есть — оплодотворение, усовершенствование, в коем сила, жизнь, любовь — все!» Откуда это? Узнаете вы эти слова?
— Слова — не знаю, откуда! Но их отвлеченное значение мне ясно, — ответил профессор в восторженном изумлении. — Но откуда вы их знаете?
— Откуда? Да, теперь вспомнила: у меня есть целый трактат об этом огне и возможности его добывать.
— У вас? — вскричал профессор. — О, Боже мой! Откуда?
— Откуда? От самого графа Калиостро, блаженной памяти! — рассмеялась Орнаева. — Не верите? Вы забываете наших общих предков, милый братец: прадедушку нашего, сен-симониста, чародея, предсказателя — chevalier Constant d'Yzombard, казненного во время террора. Забыли?
— Нет, помню… Но, как же…
— Как его бумаги попали ко мне? Очень просто: прабабушка d'Yzombard, с своею дочерью, которая, как вам известно, была матерью моей матери, а вашей grande tante[17], успела заранее перебраться в Италию и увезла туда все бумаги мужа своего. А в них оказалась целая переписка с его другом, графом Александром Калиостро, иначе сицилийцем Джузеппе Бальзамо.
— И она цела, эта переписка?
— К несчастию, ее и следы исчезли!.. Но одну рукопись деда мать моя сохранила и мне передала. И я ей очень за нее благодарна, теперь больше, чем когда-либо, потому что могу ее передать вам. Это — руководство к добыванию именно этого таинственного огня, «первобытного, божественного», в котором и дух, и материя, и любовь, и «все во всем»… Из этой рукописи я и запомнила сказанную фразу.
— И вы мне дадите эту рукопись, Софи?
— В вечное и потомственное владение, милый мой!.. На что мне она? У меня детей нет: некому, кроме вас, в семье нашей, всегда отличавшейся духом мистицизма, его пропагандировать в потомстве. Берите ее и с ее французским переводом, приложенным к латинскому оригиналу.
— Неужели писанному самим Калиостро? Вы меня просто облагодетельствуете, кузина!
— А, право, не знаю, очень вероятно. В переводе прадеда сказано только, что он ему дал этот драгоценный документ, добытый им где-то в храмах Египта или Халдеи. Граф Калиостро относил его к учению провозвестника гностицизма, иудейскому Симону Магу[18].
— Да, это драгоценность! Это просто клад! Исторический и библиографический клад; уж не говоря о научных и оккультических тайнах, которые, быть может, в рукописи заключаются! — восторгался Ринарди. — Как это вы раньше не сказали мне об этом, Софья Павловна? Вот уж настоящая просветительница моя, премудрая София, носительница божественного огня!
18