А вот полет первого живого космонавта имел целью не только испытание знаний и техники, но и испытание человека на способность выйти в космос. Поэтому столь великими были эмоции (Гроза) всего «прогрессивного человечества». Не всех людей (папуасам или туарегам по фигу), а большинства, мотивированного прогрессом (напомню, что Восход – символ быстрого прямолинейного движения вверх, то есть прогресса).
Есть и еще примеры. Так, знак исторического события 7 ноября 1917 года (если кто-то еще помнит) – «Землетрясение в Восходе». Интерпретируется легко – революционное потрясение, мотивированное стремлением к прогрессу.
22 июня 1941 г.: «Змей во Владыке» - внезапное нападение ради владычества.
1 сентября 1939 г.: «Змей в Землетрясении» - внезапное нападение ради революционного потрясения (напомню, что «Собака» Гитлер – революционер), выход из мирного, «природного цикла». (И такой же знак у дня «путча ГКЧП» 19.08.1991 г.).
8 мая 1945 г.: «Мировое Дерево в Землетрясении» - возвращение в «мирный цикл».
6 августа 1945 г.: «Мастер в Восходе» - для атомного взрыва действительно нужно техническое искусство, причем революционное, мотивированное прогрессом.
Для баланса добавим еще одну дату – 21 июля 1969 года, когда весь мир, кроме нас и китайцев, наблюдал за шагами Нила Армстронга по Луне. Знак дня – «Мировое Дерево в Землетрясении». То есть с мотивацией для «потрясения чувств» все ясно и понятно, а вот что означает укорененное в земле Мировое Дерево» как образ действия? Или может отсутствия такового?
Впрочем, опять же, эти примеры ничего не доказывают, а только будят воображение и вдохновляют на дальнейшую интеллектуальную работу.
3. Настанет время, сам поймешь, наверное...
Наверняка, большинство заинтересованных читателей в связи с «календарем майя» волнует интрига с предполагаемым «концом света» в его первоначальном библейском значении – не в смысле конца истории и тем более конца существования, а в смысле завершения эпохи («эона») и начала следующей.
Должен сразу предупредить, что в доступном нам переложении майянских пророчеств есть серьезные аргументы в пользу существования такого исторического цикла, близящегося к концу, и есть достаточно сомнительные элементы толкования.
Приходится критически относиться не только к современным интерпретациям, но и к их первоисточникам, так называемым священным книгам майя «Чилам Балам» и «Пополь-Вух». Проблема заключается в том, что книги эти составлены не вполне в исконной майянской традиции, уже после завоевания Центральной Америки испанцами. Авторами изложения являются этнические майя, но уже крещеные, и более того – служившие католическими священниками.
А теперь вспомним, чем для христианской части Старого Света был год 1492 от Р.Х., он же 7000-й от сотворения света, он же – год открытия Колумбом нового континента. В современной исторической науке, возрожденной и просвещенной после названного рубежа, религиозные факторы, и особенно – эсхатологические мотивы, принято задвигать на задний план. Но в предшествующую эпоху Предвозрождения эти мотивы были одним из главных идейных орудий церкви, боровшейся за сохранение статуса в новом, бурном веке (и даже тысячелетии). Даже вопрос перехода к новому летосчислению от Р.Х. был предметом идейной борьбы и способом залечить тяжелую рану в связи с несостоявшимся «концом света». Между тем круглая дата 7000 года имела более чем фундаментальное обоснование в виде упоминаемого в посланиях Нового Завета идейного течения «тысячелетников», трактующих один «божий день» как тысячу земных лет. Эта идея была совмещена с еще более фундаментальным аналогом в виде 7 дней творения.
Вполне естественно, что внутри огромной корпорации католической церкви после 7000-го года должен был иметь место закрытый неформальный конкурс на новое обоснование новых сроков второго пришествия. Ведь, несмотря на прямой запрет в Евангелии исчислять эти сроки, мирское влияние церкви как института земной власти определялось во многом именно этим «тайным знанием». Поэтому мы обязаны, как минимум, предположить, что вышеназванные работы постмайянских священников по изложению и интерпретации языческих мифов и пророчеств потому и не были наказуемы, и даже сохранились для потомков, что отвечали текущим политическим интересам католической испанской империи.