Завороженная внезапно нахлынувшими переживаниями, я в упор уставилась на садху, застряв на тропе как пробка между двумя большими валунами и преградив ему дорогу. Может, садху говорит по-английски? Вероятность, хоть и ничтожная, но есть - я слышала, что в Варанаси встречаются садху, у которых есть высшее образование, и они прекрасно владеют английским.
- Ты понимаешь по-английски?
Садху ничего не ответил, просто смотрел на меня. И все-таки по едва уловимому взмаху его ресниц мне показалось, что он понимает.
- Я не туристка, то есть я не просто туристка, я не буду задавать дурацких вопросов, меня интересует только ... (вот блин, а как сказать-то...) истина, понимаешь? Я хочу правды, хочу настоящего, хочу того, что вижу в твоих глазах.
Снова едва заметный взмах ресниц. Черт его поймет... у человека с такой собранной и непоколебимой мимикой, как у него, такое движение наверное что-то означает... удивление? Ну что бы ему такое сказать... ведь он сейчас уйдет, а я хочу с ним поговорить, ну что, сказать ему, что я русская - обычно индусы открывают глаза и рты и радостно орут - "аа... Россия!!", но это же маразм. Я чувствовала с одной стороны совершеннейшую тупость, незнание - что сказать, чтобы он не ушел, а с другой стороны в то же самое время переживала необычайную ясность - словно какой-то другой стороной сознания.
- Ты можешь рассказать что-нибудь о своей практике, о своей религии?
Он продолжал молча смотреть мне прямо в глаза, но уже не закрытым наглухо взглядом, а так, словно что-то рассматривал или пытался рассмотреть. В этот момент я поняла, что мои надежды неоправданны. Это просто бродячий монах, он не только английского, он и хинди-то наверное не знает, владея лишь каким-нибудь своим забытым богом диалектом...
- Следуй своим желаниям! - раздался хорошо поставленный, твердый и доброжелательный голос. Все-таки он говорит по-английски!
Как странно услышать от бродячего монаха такой совет! Я ждала скорее обратного - предложения об аскетическом образе жизни. Он словно прочитал мои мысли:
- Да, я садху, но не потому, что запрещаю себе быть обычным человеком, не потому, что препятствую своим желаниям, а как раз именно потому, что позволяю им проявляться, и они привели меня туда, где я сейчас, и поведут дальше. Нет вообще ничего, кроме желаний, что могло бы куда-то вести.
- Но если следовать ВСЕМ желаниям, разве ты не превратишься просто в придаток своих капризов?
- А что ты называешь капризом? Желание, которое тебя приучили видеть ничего не значащим? Желания - как живые существа. Если их долго и планомерно подавлять, то они умирают, и вместе с ними умирает все остальное в человеке, и остается лишь больное тело, больные эмоции, больной ум. Люди себе всё запрещают, запрещают, запрещают... направляют и заставляют других, что-то хотят от своих детей, желают им и себе конечно счастья, но кто из них получил это счастье? К счастью человека могут привести только его свободные желания. А когда они свободные, тогда они и радостные, тогда в них появляется особая свежесть, особая сила, желания из несбыточных фантазий превращаются в реальную силу, а человек становится истинным творцом, и он творит мир и внутри себя, и снаружи - опять таки в соответствии с тем, что он захочет делать.
Вот уж не ожидала услышать подобное от монаха! Меня поразил и смысл сказанного им, и экспрессия. В этом не было театральности, это была очищенная, ясная воля. Пока он говорил, я даже перестала держаться за ушибленное бедро. Если бы я увидела говорящего слона, то удивилась бы меньше. Разговор меня захватил.
- Но как же быть с тем, что многие люди испытывают желания, направленные на разрушение, на причинение боли, на удовлетворение алчности, как быть с ними, тоже позволять им проявляться?
- Разве у тебя есть желание причинять боль и разрушать?
- У меня-то нет...
- Так зачем ты спрашиваешь?
- Я спрашиваю о других...
- Я сейчас не разговариваю с другими - я сейчас разговариваю с тобой и следую своим желаниям именно сейчас, а если бы передо мной был кто-то другой, во мне бы возникло какое-то другое желание.
Возразить на это было нечего.
- Кроме того, если человек настолько болен, что испытывает желание убить, ограбить, причинить вред, - продолжил садху, - то это и означает, что в нем живет огромное количество других омрачений, которые все вместе и являются его естественными ограничителями. А мне... и, насколько я вижу, тебе тоже, - мне приятнее, когда вокруг меня радостные, ищущие и находящие свой путь люди, мне нравится им помогать, но лишь в том, что, на мой взгляд, может привести к подлинному освобождению.