У Пари и Жаже полный комфорт. Все по науке: отопление, освещение, «утка», чтобы не приходилось выходить ночью. Это же интеллектуалы! По-видимому, в этой палатке будет прочтено множество книг (между нами, это в основном детективы). Не забывайте, что высота действует паршиво не только на физические способности человека, но и на умственные. Маршаль, наш Эскулап, имеет право на индивидуальную палатку. Привилегия ученого! Во всяком случае он нимало не заботится об устройстве своей квартиры. Он полностью доверяет своему шерпу. Последний подобрал ему, пожалуй, неплохое место, но без учета направления ветра, бывающего порой ураганным. Что касается Пайо и меня, то мы установили палатку, просто-напросто возможно ближе к кухне. По крайней мере мы твердо уверены в одном-всегда горячим будет morning tea, эта чашка чаю, которую утром приносит помощник повара, открывая молнию палатки и произнося: (Доброе утро, господин, с молоком или без молока). Ибо в любой экспедиции все вертится вокруг Базового лагеря, а в самом лагере ― вокруг кухни. Шерпы также это понимают не хуже нас и избегают ставить слишком далеко свои большие пятиместные палатки, изготовленные специально для них.
Шеф-повар быстро откопал идеальное место для своих очагов. Две большие скалы, примерно высотой в три метра, служат капитальными стенами и поддерживают целый комплекс бамбуковых шестов и бечёвок, покрытых брезентом. Дымовая труба, естественно, отсутствует. Так что чаще всего под брезентом полным-полно густого дыма, пытающегося улизнуть через какое-нибудь отверстие. Если случайно мы проникаем в эту берлогу, то моментально выскакиваем полузадушенные, кашляем, плачем, пытаясь прийти в себя с помощью беспорядочных дыхательных движений. Повара и в ус не дуют: так же как и шерпы, они чувствуют себя прекрасно в этой коптильне, где питаются и часами беседуют. Как они выдерживают? Для нас это тайна. Не удивительно, сказал кто-то, что у этих людей узкие глаза!
Однако жизненным центром лагеря будет хижина. Сеньёр, специалист «твердых» построек, с помощью Моска, который в силу древнего атавизма создан для роли мастера-каменщика, уже соорудил фундамент точно в том месте, где Франко когда-то построил свою хижину. Принцип такой постройки придуман не мной. Все гималайские экспедиции ощущали необходимость иметь в Базовом лагере такую коллективную постройку, которая была бы не просто большой палаткой, сотрясаемой порывами ветра, но настоящим приютом, прочным, сравнительно комфортабельным, где усталые восходители, спускающиеся с высотных лагерей, были бы не только защищены от непогоды, но и быстро возвращались бы к нормальному состоянию, как физическому, так и моральному; настоящим домом, с камином, очагом, с жаром огня, с теплотой человеческих контактов, дружбой товарищей, где можно сидеть на настоящем стуле, за настоящим столом, писать, дискутировать, держать военный совет, общаться, ― одним словом, чувствовать себя среди людей.
Еще во Франции я уже думал об этом и заказал прочные и полупрозрачные полотнища для крыши. Жерди, заготовленные для остова в лагере Рибу, уже поставлены на место. Вскоре будет готова «крыша», и мы установим на пороге (или в камине) оставленный шестнадцать лет тому назад нашими предшественниками камень с надписью: «Французская экспедиция 1955 ― Жан Франко». Своего рода символ и свидетельство.
Наступает вечер. Нужно подготовить почту, которую отправим завтра с вертолетом. Завтра... да нет, сегодня! Этим же утром. Он ведь уже улетел. Послушай, Робер, встряхнись! Забудь про головную боль, забудь прошедшие дни, берега Сены, маленькую новобрачную в розовом муслине и погребальный костер. Вернись к сегодняшнему дню, к настоящему времени, к ожидающему тебя Ребру. Я вылезаю из пухового мешка, открываю молнию палатки. Над чудовищным плечом морены царствует Ребро. Прямое, как струна, без единого изъяна. Нет, это не сон!
Жакоб и Мелле кончили изготовление стола из фанеры. Моска с резцом в руке начал гравировку камня нашей экспедиции. Сеньёр законопачивает дерном отверстия в каменных стенах хижины. Шерпы ходят взад-вперед, суетятся. Все здесь, кроме двух журналистов.
Я невольно улыбаюсь, вспоминая их отъезд. «Дошли голубчики!» ― сказал мне Жорж Пайо. С напряженными лицами, с рюкзаками, лежащими у ног, они не отрывали глаз от неба в направлении перевала Барун, и все шутки, отпускаемые в их адрес, не могли нарушить их каменное безразличие. Действительно, вот уже несколько дней они живут в атмосфере надежды и неуверенности. Прилетит ли вертолет, или им придется возвращаться пешком? Да, наконец вертолет прибыл, но какого дьявола понадобилось этому проклятому Параго лететь наверх, как будто некуда время девать! А если он расквасит себе морду? Время идет, скоро поздно будет лететь. Вертолет не успел еще приземлиться, я не оторвался еще от сиденья, а уже чувствую ― сзади проскальзывает чья-то рука, нога... Как в метро, когда люди во что бы то ни стало хотят влезть, пока вы еще не вышли. Они поставили рюкзаки, уселись. Сеги скорчил гримасу («аромат» от наших ловкачей был еще тот, так как они ни разу не мылись за время подходов). Сеги помахал рукой, и вертолет с пронзительным мяуканьем взлетел бреющим полетом над камнями. И остались лишь товарищи вокруг, смотрящие на это бегство, и звон в ушах, и затем-молчание, великое молчание Гималаев.