Ночь нас застает точно в тот момент, когда мы добираемся до первой навешенной веревки. Мой налобный фонарь сломался, и мне придется спускаться, держа фонарь в зубах! Дай бог вам счастья, тебе, Жорж, и тебе, Галка, навесившим эти веревки три дня тому назад, когда выход из строя ваших кислородных аппаратов преградил вам путь к вершине! Без вас, без вашего беспримерного чувства товарищества (вот что такое Гималаи!), без вашей ариадниной нити что было бы с нами?
Наконец в 22 часа мы вновь в нашем лагере VI, кажущемся мирной гаванью. Мы его покинули двадцать часов тому назад!
В лагере II сверкает звезда. Шерпы разожгли гигантский костер, наверное чтобы отметить нашу победу.
Завтра мы будем в лагере V, где нас ждет Жакоб. Затем лагерь II, где нас встретит Параго. И наконец, Базовый лагерь и все товарищи. Конец эпопеи.
В ОБЪЯТИЯХ РАДОСТИ И ГОРДОСТИ, В ТИСКАХ ТРЕВОГИ
Последние угли зажженного шерпами костра темнеют и потухают. Правильнее было бы сказать, что это был не костер радости, а конкретное выражение их облегчения. Они собрали для этого костра все бумажки, валявшиеся между палатками, все обломки ящиков; они чувствовали, что теперь все кончено, что они вновь вернутся к семьям, к своим селениям. Гийо, Маршаль и я, мы болтали без конца в общей палатке и наконец разошлись «по домам».
Спят ли мои два товарища? Не знаю. Что касается меня, я не сплю и знаю, что сон придет не скоро. Все мое «я» разрывается между законной радостью и гордостью этой победой (все другие экспедиции отступили) и тревогой, потому что экспедиция закончится по-настоящему лишь после возвращения всех в Базовый лагерь. Трое восходителей, двое с вершины и Жан-Поль Пари, еще наверху. Если бы какой-нибудь добрый гений мог бы завернуть их в вату и доставить сюда! Я не хочу теперь, чтобы они подвергались малейшему риску. Это снаряжение, лагеря на ребре, километры навешенных веревок-зачем их собирать? Зачем рисковать? Палатки, поврежденные ветром, веревки, истертые о гранит... Да будь они даже новыми, они не стоили бы опасностей, которые нам угрожают, если начнется непогода, и еще больше, если начнется спад психологического напряжения (после восхождения) С чем надо считаться ― так это с человеческими жизнями.
Спать? Исключительное напряжение этого дня было для меня слишком большим испытанием. Одной лишь радости хватило бы для обеспечения бессонницы. Это как озарение. Я чувствую себя освобожденным, освобожденным от тисков, которые меня душили, лишали воли, давили до невообразимой степени. Только теперь я сознаю, насколько я был угнетен в течение всей экспедиции. Как будто внезапно открылся предохранительный клапан.
Хотелось бы мне знать, что каждый из моих товарищей в сущности думает? Испытывают ли они радость? Радость, подобную моей, или только облегчение? Счастливы ли они нашим успехом или разочарованы тем, что не были на вершине, что у них нет больше шансов попасть туда в последующие дни? Так как попытка связки Мелле ― Сеньёр ― это действительно последний патрон. Представляю себя на их месте. Однако по сравнению с ними у меня некоторое преимущество. В то время как, за редким исключением, все альпинисты являются непримиримыми индивидуалистами, я хорошо сознаю именно потому, что я отвечаю за экспедицию, что наша победа-это командная победа. Это чувство коллективной победы схватывает меня значительно интенсивнее, чем во время любого восхождения, в котором я до сих пор принимал участие. Причем участие самое полное, так как каждый раз я достигал вершины. Но я не был начальником экспедиции.
Я не хочу, чтобы кто-либо из моих друзей чувствовал себя обойденным. Если завтра или позже кто-либо будет себя спрашивать: был ли я на своем месте? Все ли нужное я сделал, чтобы взойти на вершину?! Неужели я был менее достоин, чем Сеньёр или Мелле? Если я не добрался до вершины, не потому ли это, что я действительно был никуда не годен? ― я скажу ему тогда, что он не прав, что он был на своем месте, что он великолепно выполнил свой долг.