— Это нам расплата за вчерашнее!
Но Абу-л-Фатх Александриец продекламировал:
ЗВЕЗДОЧЕТСКАЯ МАКАМА
(тридцать седьмая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Проводил я ночь в благородной компании своих товарищей; мы в красноречии изощрялись, превзойти друг друга старались. Не успели мы кончить разговор, как услышали: кто-то стучится в наши ворота. Я спросил: «Кто там?» — и услышал в ответ:
— Ночи темной посланник, голода злого изгнанник. Он страдает и мучится, устала его верблюдица, и так далек его дом — пустыни бескрайние меж ним и его гнездом. Легка его тень, потому что много ему не надо: лепешка — достаточная награда. Кто из вас примет гостя?
Опережая друг друга, мы бросились открывать ворота, пришедшего наперебой приглашали, верблюдицу его расседлали и сказали:
— Добро пожаловать, гость дорогой, считай, что пришел ты к себе домой, друг желанный, родственник долгожданный!
Мы улыбались ему навстречу, приветствовали его, предложили ему то, чего он искал, и дали ему поесть, пока он не насытился, и стали беседовать с ним, пока он не разговорился. Тогда мы спросили:
— Где же взошла звезда, блеском нас ослепившая, откуда туча пришла, нас красноречием затопившая?
Он ответил:
— Прочность палки только зубами вы сможете испытать. Знайте, известен я тем, что умею по звездам гадать. С судьбою водил я дружбу, многое повидал, из ее столетий сок выжимал. Чтобы людей познать, я испытывал их — и толстых пробовал, и худых, испытал и чужбину, чтоб ощутить ее вкус. Едва какая-нибудь земля взор на меня бросала, как моя верблюдица глаз у нее вырывала[139]. Едва собиралась какая-нибудь компания, как я проникал в нее и привлекал внимание. На Востоке меня поминают, на Западе меня знают. Ни одного царя не найдется, на чьи ковры я бы не ступал, ни одного серьезного дела, чью завесу я бы не разрывал, и ни одна война не заканчивалась миром без моего участия. И благоденствием, и несчастием судьба меня угощала, то мрачный, то радостный лик свой ко мне обращала.
Мы сказали:
— Бог сохранит твои уста, подобные речи произносившие! Прекрасен ты и племя, тебя породившее! Если заговоришь ты, следует всем замолчать, только речи твоей внимать. Где же место восхода твоего и место заката? Какая надежда манит тебя и зовет, какая цель гонит тебя вперед?
Он ответил:
— Йемен — мои родные края, дождь — надежда моя, гонит меня нищета, лихая нужда.
Мы предложили:
— Если бы ты остался в наших местах, ты разделил бы с нами нашу жизнь и все прочее. В твоих руках были бы все дожди, обильно здесь выпадающие, и ливни неиссякающие.
Он откликнулся:
— Столь просторен и щедр ваш двор, что друзей иных не нужно мне с этих пор. Но ваши дожди — вода, а вода не напоит жаждущих.
Мы спросили:
— А какие дожди напоят тебя досыта?
Он ответил:
— Халафский дождь.
Говорит Иса ибн Хишам:
Он вышел, и, попрощавшись с ним, мы долго потом без него тосковали, о разлуке с ним горевали.
В один из облачных дней, когда мы сидели компанией, подобной нанизанным звездам Плеяд, вдруг видим: верблюды с грузом идут, и сменные — в поводу, и неожиданно от них к нам устремился некий человек. Мы спросили: «Кто там идет?» Смотрим — а это наш шейх-звездочет, гордый, не то что прежде, влачит подол богатой одежды. Мы бросились его обнимать и спросили:
— Что за тобою, о Исам[143]?
Он ответил:
— Верблюды, товарами нагруженные, и мулы, тюками отягощенные.
И продекламировал:
Говорит Иса ибн Хишам:
Мы просили Бога его сохранить и новые встречи с ним подарить. Звездочет провел у нас несколько дней, развлекая нас речью узорной своей, но о чем бы он с нами ни говорил — все за милости Халафа благодарил, и его красноречивые излияния восхваляли царевы благодеяния.
ХАЛАФСКАЯ МАКАМА
(тридцать восьмая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Когда на меня возложили управление Басрой, туда из столицы вниз по Тигру пришлось мне спуститься. На корабле был со мной юноша, казавшийся воплощением здоровья и красоты. Он обратился ко мне с такими словами:
— Хоть я неизвестен в дальних краях, но когда речь заходит о серьезных делах, я один равен тысяче, говорят, и могу заменить собой целый отряд. Я хотел бы слугой твоим доверенным стать и во всем тебе помогать, но для поддержки просьбы моей нет у меня благодетеля, покровителя и радетеля.
Я сказал:
— Твой ум и твои добродетели — лучшие за тебя радетели, а твои достоинства сильнее любого воинства. Хочу я, чтоб ты товарищем мне служил, со мною и радость и горе делил.
И мы поплыли дальше, а когда прибыли в Басру, он вдруг исчез на несколько дней. Очень горько я о нем горевал, повсюду его искал, а найдя, спросил:
— Друг мой, куда же ты сгинул, что тебе не понравилось, отчего ты меня покинул?
Он ответил:
— Обида, как огниво, высекла огонь в моей груди. Если тушишь пламя — оно слабеет и угасает, а оставишь — взметывает и все вокруг поджигает. Если одна за другой капают капли в сосуд — в конце концов они через край перельют. А упреки, что сыплются со всех концов, яйца откладывают и выводят птенцов. Кроме даров, есть ли силки — благородного удержать? Кроме грубости, есть ли бич, чтобы его прогнать? Во всяком случае, мы смотрим на благородного одобрительно, на негодного смотрим презрительно. Если мы длинный нос от кого-нибудь встретим, слоновьим хоботом сразу ответим. В ком неприязненность углядим, того задешево продадим. Для того ль ты меня растил, как цветок, чтобы твой слуга с корнем выдернуть мог? Для того ли я куплен по цене дорогой, чтобы проданным быть твоим же слугой? Познается книга по заглавию своему, человек же — по тем, кто служит ему. Если слуга грубил мне по твоему приказу, то чем заслужил я? Ответь мне сразу! А если ты об этом не знаешь — значит, челядью не управляешь!
139
140
Xалаф — имеется в виду Халаф ибн Ахмад, сиджистанский правитель из династии Саффаридов (963—1003), у которого в 990-х гг. служил ал-Хамадани (см. предисловие).
141
Ибн ал-'Амид (ум. 970) — вазир буидского эмира Рукн ад-Даула в Рее, знаток литературы, философии и точных наук, мастер эпистолярного жанра, известный меценат.
142
143