Я ответил:
— Да простит тебя Бог! Это моя голова, она всюду меня сопровождала, вместе со мною вокруг Священного Дома обход совершала[123], и я не сомневаюсь в том, что она принадлежит мне.
Он закричал:
— Молчи, болтун!
Потом обратился к спорщикам и сказал:
— Долго ли будете спорить вы из-за этой дурацкой головы?! Она пуста и ничтожна по сравнению с гневом Божьим и адским огнем! Допустим, что она и рядом тут не была и что мы никогда не видали того козла!
Говорит Иса ибн Хишам:
Я испугался и устыдился, одеться поторопился и поскорей ускользнуть решился. Дома я изругал слугу дурными словами и побил его кулаками, потом велел другому слуге:
— Приведи мне цирюльника, который избавит меня от этой тяжести на голове.
И он привел мне человека, стройного станом, лицом пригожего, на резную фигурку похожего. Я обрадовался ему, а цирюльник, войдя, сказал:
— Мир тебе! Из какого ты города?
Я ответил:
— Из Кума.
Он продолжал:
— Да приветствует тебя Бог! Ты пришел из страны благоденствия и процветания, из города людей сунны и согласия общины — да продлится ее преуспеяние[124]! Я как-то был там в месяц рамадан в соборной мечети, когда светильники уже зажигались и ночные молитвы читались. А тут вдруг Нил воды свои разлил и светильники чуть не утопил. Но Бог даровал мне сапоги, которые я надел влажными, но рукава у них не были вышитыми. И мальчик вернулся к своей матери, после того как я свершил вечернюю молитву и тень выпрямилась.
А каков был твой хаджж? Все ли ты выполнил предписания, какие требуются? И они закричали: «Чудо! Чудо!» Тут посмотрел я ввысь — как приятна война для людей, что посмотреть на нее собрались! Я увидел, что хариса находится в том же положении, и понял, что дело свершается по решению Бога и его предопределению. До каких же пор будет длиться эта тоска? Ни сегодня, ни завтра нет спасенья — то суббота, то воскресенье. Я не хочу затягивать споры — к чему эти разговоры?
Однако нужно, чтобы ты знал: ал-Мубаррад в грамматике остер, как бритва, и не занимается словами черни. Если бы возможность возникала прежде действия, я бы уже побрил тебе голову. Не хочешь ли ты начать?
Говорит Иса ибн Хишам:
Его бредовые рассуждения меня привели в смятение. Я испугался, что он задержится тут, и сказал:
— Отложим на завтра, если Богу будет угодно.
А потом спросил о нем у тех, кто при этом присутствовал. Они сказали:
— Этот человек из пределов Александрии. Наша вода ему не подходит, желчь у него разливается и с ума его сводит. И он целый день бредит, как ты видишь, а на самом деле у него много достоинств.
Я сказал:
— Да, я слышал о нем, и меня огорчает его безумие.
И закончил стихами:
ЖИРНАЯ МАКАМА
(тридцать четвертая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Как-то раз вместе с друзьями я подошел к одной палатке в надежде, что ее обитатели чем-нибудь нас угостят. К нам вышел пузатый человечек невысокого роста и спросил:
— Вы кто?
Мы ответили:
— Гости, которые вот уже три дня как не ели ни крошки.
Он откашлялся и предложил:
— А что вы скажете, друзья, если вам подадут на широком блюде кусок жира, собранного с целого стада овец и скатанного в ком вроде лысой головы, а сверху будут положены лучшие хайберские финики с высокой и густой пальмы? Один такой финик может наполнить рот любого из компании жаждущих и голодных, три дня не пивших и не евших. Зубы тонут в его мякоти, а косточки в нем — как птичьи язычки. К этому подадут огромную чашу свеженадоенного молока тучных верблюдиц, вскормленных хармом и раблом[125]. Не хотите ли такого угощения, друзья?
Мы обрадовались:
— Да, Богом клянемся, хотим!
Старик захохотал и сказал:
— Ваш дядя тоже не против!
Потом он спросил:
— А что вы скажете, друзья, если перед вами на круглом куске кожи, пахнущей каразом[126], насыпят кучку муки, белой, как серебряная пыль. Пусть возьмется за нее один из вас, молодец не вздорный, искусный и проворный, сделает тесто и начнет его прилежно месить, но не слишком трясти, не бить, до полной мягкости не доводить, молока пусть добавит потом, тесто свернет кольцом и положит на горячие камни. Когда тесто забродит, но не успеет затвердеть, пусть он возьмет ветки гады[127] и подожжет их. Когда же они догорят, пусть он разровняет горячую золу и, приплюснув тесто, разложит его на золе и закроет. Когда тесто поднимется и затвердеет сверху, пусть положит на него нагретый камень и прикроет крышкой — тогда тесто будет греться и сверху и снизу. Когда тесто растрескается немножко и корка его станет похожей на тоненькую лепешку, а румянцем своим напомнит знаменитые хиджазские сорта умм ал-джарзан или изк ибн таб, то лепешку поливают медом, белым как снег, — он пропитает мякоть лепешки и затвердеет на ее румяной корочке. После того вы заглотаете ее, как Джувайн или Занкал[128]. Не хотите ли такого угощения, друзья?
Говорит Иса ибн Хишам:
Пока старик объяснял это, каждый из нас, вытянув шею, стремился не упустить ни слова; у всех потекли слюнки, каждый облизывался и причмокивал. И мы сказали:
— Да, Богом клянемся, хотим!
Старик захохотал и сказал:
— И ваш дядя, клянусь Богом, тоже не против!
Потом он спросил в третий раз:
— А что вы скажете, друзья, о дикой козочке, молоденькой, жирненькой, недждийской, ульвийской, которая плодами арака, шихом, кайсумом и сухою травою вскормлена, холодной водою вспоена, касисом наполнена, кости ее мозгом набиты, брюхо жиром покрыто. Подвесят ее головой вниз над огнем, чтобы она поспела, но не сгорела, подрумянилась, но не пережарилась, а потом надрежут румяную кожу, чтобы виден был белый жир, и подадут ее вам на стол, заваленный лепешками, словно устланный белым коптским полотном или красно-желтыми кухистанскими платьями[129], и по всему столу будут расставлены сосуды с горчицей и другими приправами. А козочка будет истекать потом и соком. Не хотите ли такого угощения, друзья?
Мы ответили:
— Да, Богом клянемся, хотим!
Он откликнулся:
— Клянусь Богом, ваш дядя готов плясать перед этой козочкой!
Тут один из нас подскочил к нему, замахнулся мечом и закричал:
— Мало того, что мы умираем с голоду, так ты еще смеешься над нами!
Тогда дочь старика поднесла нам блюдо, на котором был кусок сухого хлеба, остатки жира и какие-то объедки, и обошлась она с нами почтительно. Мы ушли, ее восхваляя, старика же ругательствами осыпая.
ИБЛИССКАЛ МАКАМА
(тридцать пятая)
Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Потерялось у меня стадо верблюдов, я пошел их искать, углубился в долину, поросшую зеленой травой, — и вот предо мной ручьи, потихоньку текущие, деревья, высоко растущие, зрелые плоды, пестрые цветы, расстеленные ковры, а на одном из них восседает неизвестный мне шейх. Я испугался, как обычно пугаются люди, сталкиваясь с незнакомцем один на один, но он сказал:
— Не бойся, ничего дурного с тобой не случится!
Я приветствовал его, он приказал мне сесть, и я послушался. Он о делах моих расспросил, я ему обо всем сообщил, и он сказал:
123
124
Речь цирюльника совершенно бессмысленна: шиитский город Кум он расхваливает как суннитский, помещает его далее на берегу Нила и т.п.
125
126
Караз — стручковое растение, с помощью которого дубят кожу; при этом его приятный запах отбивает все прочие.
127
Гада — кустарник, ветки которого дают при сжигании сильный огонь; угли его долго сохраняют жар.