А с нашей стоянки видели мы гостеприимной деревни дымы. И вдруг ко мне Абу Зейд подходит и такую вот речь заводит:
— Тело мое загрязнилось в долгом пути — не позволишь ли мне в ту деревню пойти? Горячая баня нужна мне сейчас. Я смою грязь и вернусь тотчас.
Я сказал:
— Если хочешь, так торопись. И, не задерживаясь, возвратись.
Он ответил:
— Вернусь я, о брат, быстрей, чем к тебе возвратится твой взгляд. — И побежал, как породистый конь на кругу скаковом, бросив сыну: — Не медли! Ну-ка бегом!
Мы решили, что он теперь с нами навек, но этот обманщик задумал побег. Весь караван ждал его возвращенья, как ждут в рамадан торжества розговенья[35]. Но вот стали рушиться дня утесы, и тревожными стали наши вопросы. Уже солнце разорвано зубцами гор, а мы все с деревни не сводим взор. Сказал я:
— Не будем сидеть без дела: нет ожидания без предела! Готовьтесь в путь. Теперь уже ясно, что возвратиться он клялся напрасно. Не верь тому, кто на вид благодушен, испытай его: так ли он добродушен?..
Я встал, чтоб верблюда в путь оседлать и вьюки тяжелые подвязать. Вот тут-то я стихи увидал! Их Абу Зейд на седле написал:
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
— Я вслух прочел, что Абу Зейд написал, — пусть простит его тот, кто порицал. Подивились все остроумью его, но сказали: «Избавь нас, Аллах, от него!..»
И пустились мы в путь — искать удачи…
Кого-то теперь Абу Зейд дурачит?
Перевод В. Борисова
Куфийская макама
(пятая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Как-то вечером в Куфе[37] у нас собралась компания — те, что вскормлены с детства молоком красноречья и знания. Растянулся над нами плащ темноты на подкладке из лунного света, и звезды висели на нем, как серебряные амулеты. Но ярче сверкали звезды речей, что в нашей беседе спешили зажечься, — речи такие в памяти надо беречь, от них не нужно беречься; это речи, к которым люди склоняются, а не те, от которых они уклоняются.
Так в разговорах ночь протекала без сна, пока не зашла луна. Мрак раскинул над миром черный шатер, на глаза покрывало дремы простер. И вдруг мы за дверью услышали тихий звук, словно лай приглушенный[38], и чей-то настойчивый стук. Мы спросили:
— Кто у дверей? О пришелец ночной! Откликнись скорей!
И пришелец ответил:
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
— Мы пленились красноречием гостя, зашедшего к нам ненароком, и поняли: вслед за этой молнией ливень польется потоком. Мы дверь поспешно растворили во тьму:
— Добро пожаловать! — сказали ему. И слуге закричали:
— Не зевай! Все, что есть съестного, скорей подавай!
Гость сказал:
— Клянусь милосердным[39], кто вывел меня на верный путь, — к яствам руку я не решусь протянуть, пока не уверюсь, что трапезой вас не отяготил, за стол насильно не посадил. Ведь часто пища приносит вред, коль в еде и питье потребности нет. Если поздний гость принуждает хозяина есть, от такого гостя мучений не счесть, и особенно отвратителен тот, чей приход хозяина к болезни ведет! Ведь недаром пословица гласит (та, что зрение людям беречь велит): «Когда не хочешь слепым оказаться, от ночной еды спеши отказаться, разве что голод тебя истомит и сладостный сон от тебя убежит».
35
36
37
38