Судья наконец уловил их намеки и не захотел показаться жестоким. Достал он динар[61] и сказал:
— Меж собой его поделите и тяжбу свою прекратите!
Оглянуться никто не успел, как руку старик протянул — и динар исчез у него в кулаке, едва пред глазами мелькнул. А при этом старик сказал:
— Половина динара — доля моя в подаренье, а твоя половина — мне за иглу возмещенье! Но я не хочу бесчестным слыть — забирай свой миль, так уж и быть!
Ускользнувших денет юноше стало жаль, охватила его печаль, на лицо опустилась туча тревожная: понял он, что динар вернуть невозможно. Но судья и его ублаготворил: пару дирхемов[62] дать соблаговолил и сказал:
— Вашему спору давно пора прекратиться, больше ко мне не приходите судиться: бездонных нет у меня карманов для пополнения ваших изъянов!
Спорщики вышли, радуясь и сияя, красноречиво судью восхваляя. А в сердце судьи не угасала досада: пенял он себе, что мужу разумному так поступать не надо; расточительность, дескать, разум его источила и камень руки́ его увлажнила. Сказал он своим приближенным:
— Охватило меня сомненье, и подсказывает мне подозренье, что это вовсе не спорщики были, а два плута, что нас перехитрили. Мне бы хотелось их испытать и тайну их разузнать.
А был у судьи помощник — человеческих душ знаток, в букете его приближенных лучший цветок. Он посоветовал:
— Надо их воротить и, если мы тайну хотим раскрыть, обоих как следует допросить.
Судья поскорее послал слугу, любопытством томим, в, когда оба спорщика вновь предстали пред ним, он строго сказал:
— Если правдивые услышу признанья, за проделку не будет вам наказанья.
Засмущался юноша, потупил глаза, старик же вышел вперед и такие стихи сказал:
Судья воскликнул:
— Умеешь ты говорить красиво и рьяно! О, как ты был бы хорош, если б действовал без обмана! Хочу я дать тебе добрый совет: судей вводить в заблужденье не след. Могучих правителей остерегайся, на глаза им лучше не попадайся: ведь не всякий одобрит твое шутовство и не всякий простит тебе плутовство!
Старик обещал полезный совет принять и такую личину больше не надевать. Ушел от судьи он с видом смиренным, но лукавство сверкнуло в его глазах откровенно.
Говорит аль-Харис ибн Хаммам:
— Ничего удивительнее этого случая мною в превратностях странствий не видано, ничего подобного в мудрых книгах не читано.
Перевод А. Долининой
Александрийская макама
(девятая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Молодому дома не сидится — жаждет молодой купец нажиться. Так изведал я дороги Магриба и узнал пути Машрика[63]. Не раз я в жизни рисковал, но состояние сковал. Внимал я заветам мудрецов и советам умных купцов. Вот один из них — не хуже, не лучше других: «Вступая в незнакомый град, ты разузнай у самых врат, чем городской судья богат и чему он будет рад». Учтивостью я кади[64] покорял, благоразумием к себе располагал, чтоб у меня была опора, если возникнет с кем-нибудь ссора. Старался я дружбу с кади вести, дабы свои интересы блюсти. И дружба та была неразрывна, как смесь вина с водой неразливна. Сильный дух укрепляет тело, а знакомый судья — торговое дело.
В Александрии[65] у кади однажды я был. Дул ветер холодный, и ливень лил. Неимущих просьбы судья разбирал, даянья богатых он им раздавал. Вдруг моложавая женщина входит к судье, невзрачный старик за ней — как на узде. Сказала красавица:
63