Я промолвил в растерянности и страхе:
— Что же, мне совсем не жениться и податься в монахи?
Мальчик строго взглянул — и я перед ним поник, как провинившийся ученик. Он воскликнул:
— Стыд тебе и позор! Как ты посмел заводить о монашестве разговор! Здравого смысла в тебе, видно, нету! Пропади ты пропадом с монахами и аскетами! Неужели не знаешь хадиса[312] о том, что монашества нет в исламе[313]?! Неужели о женах пророка — да будет над ними мир! — ничего ты не слышал своими ушами?
Поверь, что подруга добрая будет домом твоим заниматься, на голос твой откликаться, от порока твой взор отвратит и доброе имя тебе сохранит. С нею сердце будет спокойно и радо; она подарит тебе сыновей — для взора усладу, и сегодня и завтра будут они для тебя утешением, жизни твоей продолжением.
Теперь же твое поведение заслуживает упрека, ибо ты отвращаешься от сунны пророка[314], избегаешь примера достойных людей, ни достатка не хочешь, ни детей! Так и вся жизнь рассыплется прахом, постыдны слова твои, клянусь Аллахом!
Тут он сердито отвернулся, прочь пошел — и даже не оглянулся. Но я догнал его впопыхах, крича:
— Да погубит тебя Аллах! Неужели уйдешь ты без сожаления и покинешь меня в волнении и смущении?!
Он сказал:
— Ты притворяешься смущенным искусно, чтобы предаться пороку гнусному, обойтись без женщины, калым за нее не платить, денежки свои сохранить!
Я воскликнул:
— Скорее от мыслей дурных откажись, гнева Аллаха остерегись!
Потом ушел от него, растерянный и без сил, каясь, что совета у мальчика попросил.
Говорит аль-Харис ибн Хаммам:
— Сказал я: «Клянусь владыкой лесов и гор! Признайся, ведь сам с собою ты вел этот спор!»
Абу Зейд во все горло расхохотался, надо мною как будто от души потешался. Потом сказал мне:
— Лижешь мед — так не спрашивай, из чьих он сот!
Я начал талант его хвалить, который без денег может владельца своего прокормить. А он равнодушно на меня поглядел, словно не понял, что я сказать хотел. Я же увлекся и никак не мог перестать славный клан литераторов восхвалять, пока Абу Зейд не прервал меня и не сказал:
— Помолчи! Слова красивые зря не мечи!
Потом продекламировал:
Затем он сказал:
— Если ты не склонен мне верить и верность слов моих хочешь проверить, то пойдем со мной поскорее — тогда моя правота будет тебе видное.
Долго мы шли, наконец привела нас дорога к деревне бедной, убогой. Мы решили в эту деревню зайти, потому что наши запасы поистощились в пути. Когда добрели до стоянки мы караванной в поисках цели желанной, маленький мальчик нам попался навстречу; вязанка хвороста ему отягчала плечи. Абу Зейд поздоровался с ним учтиво, как с мусульманином взрослым, и пожелал обратиться к нему с вопросом. А мальчик призвал на нас божию благодать и приготовился отвечать.
Спросил Абу Зейд:
— Могу ли у вас купить за стихи я финики свежие или сухие?
Мальчик сказал ему в ответ:
— Клянусь Аллахом всевышним, нет!
Абу Зейд спросил:
— А за касыду[315] можно купить тарелку асыды[316]?
Мальчик сказал ему в ответ:
— Клянусь великим Аллахом, нет!
Абу Зейд спросил:
— А за сатиру — кусочек сыру?
Мальчик сказал ему в ответ:
— Где там, клянусь Аллахом, нет!
Абу Зейд спросил:
— А за песню хвалебную — лепешку хлебную?
Мальчик сказал ему в ответ:
— Аллах да простит тебя — конечно, нет!
Абу Зейд спросил:
— А за поучение — какого-нибудь печения?
Мальчик сказал ему в ответ:
— Да направит Аллах тебя — нет и нет!
Абу Зейд спросил:
— А взамен трактата ученого — гороху моченого?
Мальчик оказал ему в ответ:
— Помолчи и больше не спрашивай — нет!
313
314