В салоне привинчены не самые уютные дерматиновые кресла, довольно подранные уже и скорее похожие на обшарпанные и протёртые скамейки со спинками. Старинный чёрно-белый телевизор сломан (а как же!); в козла никто не играет, потому что общественные фишки давно спёрли. Кто читает газету, кто дремлет, кто вышел перекурить, кто обратно зашёл... Дизель противно тарахтит, в салоне душно и скучно. За окном пробегают волны и проплывают гористые берега входных мысов бухты Крашенинникова.
Напротив молодой жгучей брюнетки с огромными карими глазами и короткой юбкой полуоткинулся в кресле красавец-каплей с шикарными чапаевскими усами. Тужурка расстёгнута, неуставной галстук с неуставной опять же заколкой в виде БПК 61-го проекта.
Каплей буравит брюнетку пронзительным взглядом, но без толку: та не обращает на него абсолютно никакого внимания, потому как на правом безымянном пальце у неё сверкает золотое колечко, а на соблазнительнейших коленках восседает симпатичный большеглазый охламон. Охламону тоже скучно, он ёрзает туда-сюда, упрямо не желая сидеть на одном месте. Он ковыряет в носу, щиплет маму за янтарные клипсы и вообще демонстрирует жажду общения.
Неожиданно до каплея доходит простая – простейшая! – мысль: возможный путь к сердцу молодой мамы лежит прямо по ортодромии через общение с сыночком. Каплеева морда растягивается в предвкушающе-довольной улыбке. Затем он весело делает охламону «козу», обольстительно смеётся и произносит вкрадчиво:
– При-вет!
– Пливет, – недоверчиво отвечает пацан.
– Тебя как зовут?
Пацан оборачивается на маму и, не увидев на её лице явного «дробь, не наблюдать», докладывает каплею:
– Меня зовут Во-ова...
– А меня зовут дядя Витя. Давай дружить?
– Длузыть? – снова взгляд на маму, которую всё происходящее вроде как интересует не более чем политические распри в Родезии.
– Дава-ай…
Каплей исподтишка смотрит на красавицу-маму, ждёт реакцию. Та снисходительно даёт молчаливое «предварительное добро» на дальнейшие прения, но по-прежнему неприступна, как самая великая китайская стена сразу после сдачи в эксплуатацию. По крайней мере, внешне. Однако что-то в её глазах говорит, что это просто пока… Ну конечно!.. Нельзя же вот так сразу, в лоб… Надо тонко, в обход... Так, так, так…
Каплей, уверенный в предстоящем успехе, гордо поглаживает своё главное достоинство (усы, конечно) и продолжает переть тем же курсом:
– А твою маму как зовут?
– Мама Све-ета... – выдаёт пацан главную военную тайну.
– Ух ты, какое красивое имя у твоей мамы! А я на корабле плаваю. На ба-альшо-ом таком! А хочешь со мной поплавать? А? На настоящем корабле!
– Хацю-ю... – ну и так далее.
Этот оживлённый диалог фонтанирует ещё минут десять. Зрителей – полный салон: заняться-то нечем. И тут каплей вдруг замечает, что – ага! – сработало! Есть попадание! Молодая мама явно начинает проникаться интересом… ещё пара галсов, и можно будет попробовать атаковать главным калибром... Всё идёт, как по маслу, должно получиться, должно!..
– …А ты такой красивый. И мама у тебя такая красивая.
– Ага-а…
– А ты на кого похож, на маму или на папу?
– На ма-аму...
– Точно, похож на маму! – каплей щурит глаза и весело шевелит усами. – А вот я... вот я на кого похож? – естественно, ожидая сравнения с Чапаевым.
Салон замер в ожидании. Затаил дыхание.
– На мамину пи-исю...
Заслуженные овации.
Устами младенца глаголет истина.
ВВОДНАЯ БЕСЕДА
После обеда я не поехал на базу. После обеда я поехал в штаб. Пришли изменения, касающиеся перевода нашей славной стратегической богадельни в высшие степени боевой готовности, так что нужно было сделать секретные выписки для последующей корректировки соответствующих планов на базе.
Ну, сделал. Жду, когда дадут машину на базу, под мышкой опечатанная «секретная» папка. У нас в конце коридора штаба тогда ещё можно было курить возле торцевого окошка.
Тут открывается дверь парткома, и оттуда выходит Андрюха Аккуратов, в те времена ещё кап-три. Выходит и выглядит весьма довольным. То есть ржёт месопотамским конём, и ноги у него от смеха подкашиваются. Увидал меня, слезу вытер и спрашивает:
– Ты чё тут?
– Машину на базу жду. А ты?
– А я телеграмму ЗАС подводникам дал и балдею пока.
– Где балдеешь, в парткоме?
Да-да, был у нас партком. И освобождённый секретарь парткома был, цельный капитан второго ранга. Нижняя губа – как у дуче, который Муссолини, а в остальном он был конченый слизняк. Ну, это тот самый, который сперва весь был за ГКЧП (раз уж сам министр обороны по телевизору приказал), а потом по команде из политотдела сторонников путча выявлял и слюнями брызгал. Ещё была отдельная история с иллюстрацией в виде стопки партбилетов на столе. Этого секретаря сократили вместе с КПСС, а помещение с табличкой «ПАРТКОМ» осталось.