Также возле клуба, опять же впритык к забору, в ту пору велось строительство летнего плавательного бассейна, уже и яму огромную выкопали, и шлакоблоки штабелями. А под самым забором (с нашей, с училищной стороны) помещался здоровенный квадратный железный чан с сухим цементом. Он туда был вот прямо так насыпан. От непогоды цемент прикрыли вощёной бумагой, концы по краям чана закрепили, и эта бумага от дождика и солнышка натянулась, как кожа на барабане. Всё это прямо под забором, повторяю.
Ветер в Севастополе осенью препротивный. Он вонзается во все щели бушлата, он холодный и злой. Огибаю угол клуба – прямо в морду. Заворачиваю за следующий угол – то же самое. И так четыре раза. Повернул назад – всё равно вмордувинд. Непостижимо. Плюс морось премерзкая. Давно стемнело уже. Осень, осень…
Встал за углом кормой к ветру, сигаретку прикуриваю и думаю – когда уже Стас из самохода приползёт? У Стаса неподалёку от училища сестрёнка Карина проживает. А Стас – это не имя, это состояние души. Он вообще-то мой тёзка, фамилия у него Анастасьев (когда он подписывает хлоркой штаны или бушлат, он всё время путается в буквах и пишет то «Анасьев», то «Ананастасьев», но кличка у него не Ананас, а Банан, не скажу за что). Сестрёнка всегда потчует Стаса, а Стас ну совсем не любит не выпить, поэтому я проинструктирован друзьями принять Стаса в целости-сохранности и обеспечить доставку до ротного помещения, чтоб не влетел. В принципе, никаких проблем: рост у Стаса – метр с шапкой, вес – полтора пуда. Лишь бы не брыкался.
Слышу – шаги. Оп-па! – а вот и дежурный по училищу, капитан первого ранга Сычёв с кафедры тактики. Уважаемый дядька, мощный и юморной. проверяет, как мы тут службу несём. Прячу бычок в кулак и делаю шаг из-за угла:
– Товарищ тан-пер-ранга, дневальный по охране клуба курсант Завражный. На посту без замечаний.
– Есть... Что тут у нас? Всё тихо?
– Так точно, тащ каперранга…
– Не замёрз?
– Никак нет…
– Самоходчиков много?
Хороший вопрос. Мы оба заранее знаем ответ, а потому еле заметно улыбаемся. Он тоже когда-то курсантом был – и, говорят, лихим. Его перещеголял только один здоровенный кап-три с одиннадцатой ракетной кафедры, который однажды пьяным курсантом убегал от патруля, а когда начали догонять, выковырял из асфальта крышку канализационного люка и кинул её в патруль, попал и зашиб сразу всех четверых...
– Никак нет, тащ, ни одного!
– Ну, есть, есть. Продолжайте даль…
И тут слышу, как там, в стороне забора, что-то шуршит, скребётся и бурчит. А ну как Стас? Он же, как пить дать, в свинью укушанный… надо что-то делать... даже если не Стас...
Сычёв тоже слышит:
– Что там? – смотрит на меня азартно и руку на жопу с кобурой кладёт.
– Не могу знать… – а сам лихорадочно соображаю.
Блин…
А там за ёлочками – шум, грохот железный, возня, мычание утробное, нечеловеческое... натуральный мезозой. Мы с кап-разом переглядываемся. Я тоже кладу руку на кобуру... э-э... на штык-нож. Ибо, судя по звукам, там явно монстр какой-то, абоминог в чешуе и с когтями.
То, что выползло из-под ёлочек, обратило нас обоих в бегство. Абоминог? Хуже. Страшнее. Хорошо помню, как асфальт убегал под ноги и дальше назад. И как я дышал – прерывисто, сипло, с надрывом… Рядом шёл галопом спринтер Сычёв. И мне ни грамма не стыдно ни за себя, ни за капитана первого ранга с пистолетом. Любой, кто увидел бы ЭТО, драпал бы со скоростью два Маха.
Забежав за клуб с другой стороны, перевели дух. Сычёв говорит:
– Что это было?
А я что, Пушкин? Говорю:
– Ы-ы… что-то такое… серо-белое… не могу знать.
– Так. За мной.
Шумно вдохнул, вытащил пистолет, дёрнул затвор, выдохнул и двинулся обратно. Я – за ним, обнажив штык-нож. Тогда у него ещё был кончик-остриё. Я сломал его через год, на третьем курсе, когда метал штык в кипарис, стоя дневальным по дырке в заборе (то бишь по охране территории), это отдельная история.
Приходим в район ёлочек. Тишина, всё культурно, и главное – следов никаких. Ну, там, где фонарь освещает. Постояли, помолчали.
– Так. Я пошёл, а вы тут следите бдительно. Чуть что – сразу доклад.
Пистолет в кобуру, развернулся и лёг на курс норд.
Доклад… ага. Я пожал плечами, а ноги всё ещё подрагивают. Ясно… но что же это всё-таки было? Сердце бешено стучало в левом ботинке. Первобытные инстинкты спорили с сознанием. Страх перед непознанным не уходил и множился. А через полчаса притопал сменщик с фонариком, и я ему всё рассказал.