– ...ну, дык, рыбзавод же там. Рыбзаводик. В бухте Железной, мы ж тебе говорили... Забыл?
Бухта Железная, или просто Железка, это на северо-западном побережье Шипуна, там как раз на пригорочке зенитные ракетчики кукуют; не так уж и далеко вроде, но дорога туда – она там только сперва типа дорога, «атээской»[14] укатанная, дальше уже квази-дорога, а потом и вовсе непроходимый кедрач, буераки-реки-раки – словом, полная жопа. В том кедраче ты и сгинешь, даже косточки не найдут.
– ...и там одни бабы. Бригадир, а с ним штук семьдесят баб. С сиськами. Рыбу шкерят-порют-солют. Туда в бригадиры только евнухов берут.
– Евнухов? – посвящаемый меняется в лице.
– Ну да, скопцов всяких, – невозмутимо врут «аксакалы». – Которые без этого. Или у которых «на пол-шестого». Потому что нормальному мужику там через неделю хана, а работать надо, и баб заставлять.
После чего вызревшего к посвящению оставляют на какое-то время в относительном покое, но втихаря присматриваются. Ну, мало ли он там. Шипун, как-никак, тут своя специфика. «Какое-то время» обычно растягивается максимум на день-полтора, в течение которых подопытный уже и сидеть не может, не ёрзая, потому что у него всё свербит и чешется – если он, конечно, нормальный мужик, а в военно-морской флот, имею я вам доложить, ненормальных не берут, даже если служить им на берегу.
А служба воинская, надо вам заметить, состоит из самой что ни на есть боевой и повседневной деятельности. И хрен ты, приятель, так вот запросто в Чулковку на размагничивание сбежишь. Матросам-срочникам, понятно, и вовсе не светит, но они-то про Чулковку знают, все как один, и лишь томно вздыхают, хитро закатывая глазки. Словно в самоходы туда каждую ночь мотаются... а чего там, всего-то девять кэмэ до истоков ручья Железного (через перевал), это если по прямой, а там вдоль по руслу да под горочку, озерцо Железное по бережку вот так вот обходишь, с любой стороны, и вот она, бухта с вожделенным рыбозаводиком. В котором и ждут тебя голодные бабы, которые в шесть секунд сделают счастливым кого угодно, вплоть до тебя. А ты их.
Непроходимый кедрач и ольхач, понятно, не в счёт. А что до медведей, то на этот случай есть всякое огнестрельное и ракетницы.
В общем, наступает момент, когда ему, словно масону на инициации, открывают «тайну Чулковки» и говорят:
– Давай, чеши. Проведи хоть один выходной с пользою.
И с наслаждением наблюдают.
Поэтому Лёша, как только первый осторожный разговор про Чулковку зашёл, сразу поднял свою здоровенную лапищу, улыбнулся и этой же самой лапищей дал ребяткам понять, что он типа уже немножечко в курсе.
Другое дело Вовочка.
Вовочка был из тех мичманов, которые после полугодового воздержания готовы совокупиться даже с дверной ручкой, потому что слова «ручка» и «дверь» женского рода.
И когда он созрел до состояния звонкого звона, кровожадные товарищи проверили, хорошо ли он выбрит, тщательно ли побрызган одеколоном; дали ему сидор (то есть вещмешок), насовали туда гостинцев для голодных тёток (щука-сом в томате, колбасный фарш, сгущёнка и прочее печенье) – короче, экипировали как следует в соответствии c предстоящим походом, включая новые трусы и тельник. После чего повесили ему на шею ружьё и сказали:
– Иди и люби.
Ружьё, само собой, дали неучтённое, они там на каждой точке из рук в руки поколениями переходили за полсотни рублей максимум, и даже в Бечевинке всегда так было. Это так, к слову. Патронов, конечно, насыпали, дали «редэт» от комаров. И пошёл он, в спину лучами солнца толкаемый, сглатывая слюну на ходу и переполненными гонадами звеня.
Разумеется, абсолютное большинство посвящаемых от пешего похода отказывались. Максимум через двести метров пути, после которых наступало просветление: что-то тут не так, ибо не могут вот так вот запросто отпустить в опасные и дикие камчатские марафоны человека одного, к тому же не знающего точной дороги, при этом сами ни к каким бабам почему-то не идут.
А этот рванул, как гвардейский танк на остров Пасхи. Глаза навыкате, «бабы! бабы! бабы» – и попёр, попёр, попёр. В гору.
Там сначала дорога, накатанная АТСкой, я уже говорил. Вот по ней мичман Вовочка и устремил себя в мифическую Чулковку. Помчался к придуманным бабам, только мох и камушки из-под копыт.
Мужики постояли, поржали, по ляжкам себя похлопали, оценили напор, удовлетворённо покивали головами да и запустили мотор тягача – чтобы догнать его, уже практически посвящённого, и чтобы расколоться, насладиться эффектом, ещё поржать и всем вместе отправиться обратно.