Кстати, о памятнике Тотлебену. Герой обороны Севастополя, отвечавший за инженерную часть и невиданную в истории минную войну, генерал Тотлебен по национальности был немцем, исправно и образцово служившим России, как и огромное количество его соплеменников. За то и был поставлен ему большой и красивый памятник на Историческом бульваре – генерал Тотлебен, сняв шляпу и держа её в руке, глядит сверху на Ахтиарскую бухту, а вдоль постамента барельефные сцены из времен той обороны.... В сорок первом памятнику снарядом оторвало голову. Когда в Севастополь пришли гитлеровцы, они восстановили памятник, потому что, повторяю, Тотлебен был немец. Но фрицы маленько перестарались и увенчали голову генерала шикарной генеральской шляпой. Так и стоял генерал Тотлебен с двумя шляпами – шляпа на голове и шляпа в руке – до тех пор, пока заметили это дело, отсмеялись и уже после войны возвратили памятник в исходное нормальное состояние...
...Подходя к флешам Четвёртого Бастиона, мы услышали какую-то непонятную возню и чуть приглушённые томные стоны. Звуки доносились из кустов, буйно растущих по всем Историкам и обрамляющих ряды старинных окопов с историческими чугунными пушками. Каплей сказал «фас», и мы полезли в кусты смотреть. Картина, представшая нашим глазам, потрясла реалистичностью и романтизмом. В полумраке под истерический стрёкот цикад на орудийном лафете проходило практическое занятие по изучению очередной главы Кама-Сутры. Точнее – финальная часть оратории. Бравый мастросик со стоном отвалился от упёршейся в лафет томной красавицы и тут же сладко захрапел. Подруга продолжала стоять в позе, похожей на второй лафет, при этом ещё находясь в состоянии нирваны – живая иллюстрация к понятию «мультиоргастичность». Особый колорит добавляли белоснежные трусики и бескозырка, аккуратно разложенные на стволе исторической пушки.
Матросик оказался пьяным в готовальню. Красавицей занимался милиционер. В две секунды парочка была упакована и доставлена в отдел милиции на площади Ушакова. За матросиком (вернее, старшиной второй статьи) тут же приехала унылая и зловещая комендантская машина с тремя мордоворотами, и славный путь его лежал далее через дежурного инквизитора комендатуры и её КПЗ на мыс Хрустальный, на Севастопольскую гауптвахту, знаменитую своими жуткими порядками на весь военно-морской флот. Красавицу (всё же значительно более трезвую, чем бедолага-матросик) посадили в обезьянник, а музейный экспонат – вещественное доказательство с дула пушки – передали худющему старлею, дежурному по внутренним делам.
Разобравшись с парой обычных работяг-алкашей, дежурный решил перейти к красотке. Девчонка, чёрт побери, в самом деле была хороша – точёная фигурка, непонятно откуда взявшийся весной загар, аппетитные бёдра и высокая грудь, не знавшая лифчиков. Короткая юбчонка, босоножки на каблуке, распущенные густые тёмно-русые волосы и огромные пьяные глазищи. Плюс губы – на зависть Мерилин Монро.
Магдалина, подбоченясь, вызывающе глядела на дежурного и презрительно улыбалась. Мы находились тут же, с интересом ожидая представления. И представление состоялось!
– Имя? – строго вопросил старлей.
– Даша, – гордо сказала магдалина, вскинув вверх упрямый подбородок.
Ни дать, ни взять – пионерка-партизанка на допросе у гитлеровцев: «не знаю! не помню! не скажу!. И тьфу в рожу палачам.
– Это от слова «дашь», да? – ехидно поинтересовался мент.
– Паш-шол на хер.
Что ж, ответ, вполне достойный кающейся грешницы.
– Ну-ну... И не стыдно тебе?
Всё, что мог сделать старлей – это пристыдить. Статьи за проституцию у нас тогда ещё не было, а за бляdство и вовсе никогда не будет. Сажать же её на пятнадцать суток за банальное пьянство старлей, похоже, просто не хотел, откровенно и нагло ею любуясь.
– А чё мне – «стыдно»? Чё «стыдно»-то? На себя глянь!
– А я бляdством по кустам не занимаюсь, между прочим.
– А я чё, занимаюсь? Я занимаюсь, да? Чё ты мне шьёшь тут? А ну, докажи!