Увольнения уже не только по средам, субботам и воскресеньям. Если нет дежурных двоек, нас отпускают в город по вторникам и четвергам после вечернего сампо. Получив «фишки-увольняшки», стадо четверокурсников в колонну по три ускоренным шагом движется к КПП; выйдя же за КПП, это дикое стадо с рёвом несётся к конечной «шестёрки» и берёт трамвай штурмом. Трамваями в наши времена называли севастопольские троллейбусы. Особо продвинутые хватают такси – три рубля до «Суперов», на четверых вполне нормально. Увольнение только до «нулей»; «на ночь» и «сквозняки» – только в среду-субботу-воскресенье. Обратно – такая же жуткая толпа курсантов, которые стремятся не опоздать и едут даже «на колбасе», то есть висят гроздьями на кормовых трапиках и крышах трамваев. Жители города к этому привычные – равно как и к отлавливающим курсантиков патрулям.
А в октябре-ноябре мы ездили в первопрестольную для участия в параде 7 ноября. Готовиться начали аж за год, маршировали раз в неделю. С сентября тренировки участились. В октябре нас посадили на паровоз и повезли. Про то, как мы осваивали столицу присягнутой нами Родины, можно отдельную книжку написать. Сколько десятков километров отмаршировано с карабинами по Центральному аэродрому, сколько выпито всякого разного и вкусного алкоголия, какая была культурная программа (шикарная, кстати!), а два придурка даже умудрились жениться. Если кто в 1980-м году внимательно смотрел телевизор, то должен был приметить четырнадцатого в четвёртой шеренге второго батальона морского парадного полка – это я. Нас тренировала рота Почётного караула. Нас научили даже такой штуке, как «парадный оскал». И я оскаливался торчащему из трибуны мавзолея Брежневу и другим высокопоставленным лицам. Кстати, парадные шеренги такие ровные и прямые только издалека и в телевизоре, на самом деле всё немножко не так. Ну, это между прочим – говорю же, про это про всё можно книжку написать. В том числе про ампулы с нашатырём в кармане у каждого чётного, и про кафе «Лира» с Макаревичем, и про то, как одному балбесу танк ногу отдавил.
Нас опять разделили. Опять две роты: 14-я и 14«а». Наш четвёртый взвод-класс, понятно, в «азах». Нами по-прежнему командует Владимир Иванович Телегин, уже капитан третьего ранга. А вот 14-й роте дали нового командира – это Владлен Коваленко, тоже кап-три, мы его помним по практике: он был на «Керчи» командиром БЧ-2. Боевой мужик, повезло 14-й роте. Что интересно – мы с ним потом встретимся на Камчатке, он будет командовать технической ракетной базой… но мы оба пока об этом, конечно, не знаем.
А уже почти лето. Можно урвать часок и просто поваляться на горячей севастопольской земле. Она, кстати, красновато-бурого оттенка. От обилия в ней железа. Ковырнёшь носком ботинка – вот осколок, вот ещё, вот гильза, а вот пуля… А ещё она – севастопольская земля – бурая от матросской крови. От солдатской. В том числе и не нашей.
Валяясь и загорая, можно напрячь свой ум выполнением типично курсантской сложной работы, а именно – вытаскиванием самок тарантулов из своих обжитых норок. Для этого размягчается шарик из гудрона, а в него влепляется ниточка. Шарик быстренько опускается в норку, пока не застыл, и через десять секунд вынимается вместе со вцепившимся в него пауком. Тарантулихи лохматые и жутковатые на вид. Разве что челюстями-хелицерами не клацают. Восемь вылупленных на тебя обозлённых глаз, мощные мохнатые ноги… Пара тарантулов, если их столкнуть лбами, немедленно начинает выяснять отношения. Интересно наблюдать. Но они не убивают друг друга. Пауки, в отличие от людей, умеют находить компромисс. Поэтому им не нужны крылатые и зенитные ракеты надводных кораблей. И торпеды с ядерными боевыми частями.
Ну что, сегодня вечерком в увольнение? Женихаться будем? Будем. А то! Четвёртый же курс. А курсовиком займёмся завтра.
Интересно, на какой пароход попаду на практику? Хорошо бы на «Керчь». Там всё родное, кроме нового командира БЧ-2. Там ночью можно покурить возле торпедных аппаратов левого борта (а хотя бы и правого) и обрадоваться кровожадному помощнику командира корабля, как старому доброму знакомому. Да пусть хоть три раза своей плёткой-«кошкой» по спиняке врежет – оно не так уж и больно, и вообще я этого мужика сильно уважаю.
Может, и я стану таким. А может, и не таким. Но стану. Год остался, всего годик.
ГРЫЖА? У ВСЕХ ГРЫЖА!