Как-то раз весенним воскресеньем, когда на Бечевинку приходит долгожданное солнечное тепло, и матросы дружной компанией идут фотографироваться перед ДМБ на фоне роскошных камчатских сопок, торчал наш Александр Васильевич из окна второго этажа своего многострадального камбуза, выкрашенного в традиционно-родной военно-казённый тёмно-зелёный цвет. И видит: по дорожке задумчиво дефилирует комбриг, подводный контр-адмирал в белом кашне и огромной фуражке. Александр Васильевич возьми и ляпни радостно во весь голос:
– Здравия желаем, товарищ одмирал!
И честь ему отдаёт. Прямо вот так, из окошка торча.
А на пути комбрига – люк канализационный, который к нашему камбузу приписан, и из этого люка, из-под чугунной крышки, значит, течёт и вовсю струится мутно-серая жижа, растекаясь огромной вонючей лужей по весеннему бетону и дальше – в сторону бербазовского свинодрома, а оттуда прямо в сверкающую девственной чистотой бухту, в прыгающие по ней солнечные зайчики.
Комбриг поднимает голову на звук, видит это наше чудо природы, выходит из своих раздумий и устало отвечает:
– Вы там, прапорщик, не загорайте и не изображайте часы с кукушкой. Лучше бы делом занимались. Это что ещё такое? – он указал на люк. – Устранить немедля!
Глаза святого Луки блеснули готовностью выполнить боевую задачу.
– Й-йесть!!! – и Васильич исчез в окне.
Через пять минут он уже накопытил где-то у подводников резиновый скафандр СГП кирпично-клизменного цвета, вооружился фомкой, разводным ключом, отодвинул крышку люка и нырнул куда сказано. После часа ныряний жижа понемногу перестала вытекать из чёрной дыры, а потом уровень и вовсе начал спадать. Это была победа. Вот в этот-то момент и проходили мимо наши наглаженные без пяти минут дембеля с фотоаппаратиком. Упустить такой кадр они, понятное дело, не имели права.
– Тащ прапорщик! А давайте мы вас сфотографируем на память?
Упоённый победой и ласковым солнышком Александр Васильевич не уловил в предложении жестокой издёвки.
– О что? О довайте! Жонушке милой пошлю... всё токое... и третье-десятое...
Это его постоянное «третье-десятое» было у нас притчей во языцех. Коварные матросы сдержанно загоготали и расчехлили фотоаппарат. Бравый прапорщик принял гордое положение тела, торча по грудь из канализационного люка. Вокруг было всё мокро. Тяжёлую крышку люка он с трудом поставил рядом на ребро и, кряхтя, удерживал её одной рукой – почти как Густлик Елень из фильма «Четыре танкиста и собака». Лицо он сделал по возможности серьёзное и ответственное. Фотоаппарат многообещающе щёлкнул.
За ночь бессердечные матросы нашлёпали груду фотографий: Александр Василич в обнимку с люком на фоне подсыхающей разводами вонючей лужи. Утром в понедельник перед построением они уже раздавали их всем желающим. Народ откровенно ржал. Одна, конечно, досталась и топ-модели.
А вечером приходит ко мне начальник группы связи, его сосед по жилплощади, протягивает начатую бутылку шыла и, помирая со смеху, рассказывает:
– Ой, держите меня!.. ой, сдохну щя!... это ж надо! Захожу к Василичу, а он... дай водички... а он... га-га-га!.. письмо... на столе у него лежит... и он мне его... показывает... Га-га-га!! Вот, говорит... «жонушке фотку отпровляю»... а там... уй, не могу... а там... он, едрёнать, вырезал себя с люком... наклеил... и написано: «Это я служу на подводной лодки а остольное отрезано потому сикретно»... Ей-богу, сдохну щас... наливай...
А капелькой, переполнившей чашу терпения НШ и командира стала та самая инициатива, в сочетании с которой дурак становится окончательно нестерпим.
Стою дежурным по части, как вдруг с утра разъярённым буйволом влетает начальник штаба и, вместо того, чтобы выслушать доклад, вопрошает нервно (точнее – просто орёт):
– Чего уставились?! Вы на камбузе были?!
– Никак нет ещё, – говорю, – вот, сейчас иду пробу снимать...
– «Пробу»!!! – чувствую, что его чуть ли не колотит. – А-а, ч-чёрт!!! «Пробу», мля! Ну ни хера доверить нельзя!!!
И в глазах – печаль безысходная. Хлопает дверью и ныряет в кабинет. Что, думаю, за напасти? А ну, скачками на камбуз... чего ещё там приключилось?
Прибегаю туда, а там в варочном стоит Александр Васильевич и печально ковыряет в носу.
– Завтрак готов? – спрашиваю, а сам нервно вокруг смотрю; что же тут не так?